Кадерстедт слушал ее с восхищением, смешанным с жалостью.
— Бедное дитя!.. Честная и гордая, какою я ее и считал! Но отчего она ничего не написала мне? Ведь я говорил, что во мне она найдет самого лучшего друга. И вы, Эвелина, отчего вы не предупредили меня?.. Впрочем, лучше поздно, чем никогда! Так как моя дорогая Свангильда сама просила меня за нее, я знаю, как нужно поступить. Я попрошу вас прийти ко мне завтра утром в одиннадцать часов с вашим мужем, и мы поговорим об этом деле.
Поговорив еще немного о прошлом, Эвелина, видя утомление больного, ушла домой с сердцем, полным радости и надежды. Она не сомневалась, что Кадерстедт обеспечит будущность сироты.
Ее предположения еще более окрепли, когда, придя с мужем на следующий день к Олафу, она увидела у его постели доктора, священника и нотариуса, окончившего писать какой-то документ, который он прочел затем вслух. Это было форменное завещание, в силу которого Олаф Кадерстедт передавал Тамаре Ардатовой, дочери Николая Ардатова и Свангильды Левенскиольд, все свое состояние из капитала в миллион шестьсот тысяч рихсталеров, лежащего в банке, а также двух имений и дома в Стокгольме со всем, что в них находится: мебелью, серебром, бриллиантами и произведениями искусства, что тоже составляло сумму около миллиона. Далее шли распоряжения о выдаче сумм некоторым лицам.
Эриксон и его жена были поражены. Они никак не подозревали, что Кадерстедт был так богат. Эвелина робко заметила, что, может быть, это завещание лишает прав законных наследников.
— Я один на свете с тех пор, как умерла моя единственная сестра, так что моя последняя воля никого не лишает прав, — ответил Кадерстедт, подписывая завещание.
По окончании необходимых формальностей все удалились, за исключением Эриксона и его жены. Несмотря на видимую усталость, больной был очень весел и оживлен.
— Скоро я скажу Свангильде, что дал Тамаре все права, которыми пользовалась бы моя собственная дочь. О, отчего она не обладала энергичным и рассудительным характером этого странного ребенка! Мы никогда не расстались бы… Я только два раза видел Тамару, но она внушила мне глубокое уважение к себе.
— Взгляни, Эвелина, на глаза господина Кадерстедта! Ведь это глаза Тамары… положительно тот же взгляд! Разве ты этого не заметила? — спросил удивленный Эриксон.
— Правда, эти глаза всегда напоминали мне кого-то, но кого именно — я не могла определить.
— Конечно, это очень странный случай, но тем справедливее, чтобы наследница моих глаз владела бы и моим имуществом, — заметил, улыбаясь, больной. — Когда вы известите ее о моем решении?
— Я думаю, нужно немного подождать, чтобы силы ее еще окрепли. Я боюсь, что такая неожиданная перемена в положении сильно взволнует ее, а это может вредно отозваться на здоровье.
— Вы правы. Дадим ей немного оправиться.
Волнение, сопряженное с заключением завещания, по-видимому, окончательно подорвало и без того уже слабые силы Олафа Кадерстедта. С этого дня он стал заметно угасать и, после двухнедельной тихой агонии, мирно скончался с глубокой верой в лучшую загробную жизнь. Согласно его желанию, он был похоронен на берегу моря, в парке, окружавшем замок, а пятнадцать дней спустя после похорон в Петербург был отправлен заказной пакет, содержавший в себе копию с духовного завещания, записку, написанную рукой покойного, и длинное письмо Эвелины Эриксон.
После отъезда госпожи Эриксон здоровье Тамары стало быстро поправляться. Перспектива жить снова в доме своих друзей, на который она смотрела как на мирную пристань, возвратила покой измученной душе молодой девушки. Вместе с силами к ней возвратилась и ее обычная энергия.
Она стала даже поговаривать о том, чтобы снова приняться за работу в мастерской, но адмирал и баронесса энергично воспротивились этому и категорически заявили, чтобы она отдыхала и развлекалась, пока они не разрешат ей заниматься живописью. Пользуясь свободным временем, Тамара ежедневно каталась или гуляла пешком, и к ней скоро вернулись ее обычная свежесть и оживление. Баронесса предложила молодой девушке провести у нее несколько недель, но та отказалась. Она нуждалась в уединении и покое, а главное, не решилась еще встретиться лицом к лицу с Магнусом.