Подстегиваемая экстазом Эллен Черри не заметила даже, что разыгралась в волнах не на шутку. Забыв обо всем на свете, она резвилась, изгибалась, подскакивала до тех пор, пока его стоны – увы, это были стоны не страсти, а муки – не перешли в душераздирающий вопль, от которого море вокруг нее моментально покрылось ледяной коркой. Хватая ртом воздух, Спайк скатился с кровати на пол и там, бледный как смерть, рухнул без чувств посреди небольшой лужицы рвоты.
– О Боже! – вскрикнула Эллен Черри. – Я убила его!
Если верить преподобному Бадди Винклеру и его коллегам, эпидемия СПИДа ниспослана на нас самим Иеговой в наказание за прегрешения любителей «клубнички». СПИД есть свидетельство тому, вешали они, что дни человечества сочтены. Тот факт, что количество жертв СПИДа – капля в море по сравнению с пандемией бубонной чумы в четырнадцатом веке, унесшей примерно треть населения всего мира, – провозвестники близкого конца света предпочитали не замечать. СПИД словно специально был создан для того, чтобы дать обоснование религиозным фантазиям правых, – и все потому, что передавался половым путем.
Не один раз перед самой разной паствой Бадди Винклер провозглашал:
– Люди имели соития с овцами, и в результате мы получили сифилис. В результате соитий людей с обезьянами мы получили СПИД.
– Интересно, какой вывод можно после этого сделать относительно куриной слепоты? – спросила как-то раз Эллен Черри.
– Это точно, – подхватил ее мысль Бумер Петуэй. – А как быть с тем, кто впервые сказал, что затрахан и устал, как пес? Он что, в чем-то таком признался? А что тогда является причиной заячьей губы?
– А Ретт Батлер – выходит, он извращенец, который распространял скарлатину? – добавила Эллен Черри.
– А если иметь соития с джазистами, то вместо свинки заработаешь себе заболевание под названием Телониус Мампс.
Ладно, бог с ними, с этой парочкой, потому что в стране действительно свирепствовала эпидемия. И если она еще не достигла апокалиптических размеров, если по числу жертв еще не сравнялась с повальным мором прошедших столетий (точно так же, как число погибших во время двух мировых войн не идет ни в какое сравнение с числом жизней, унесенных Китайско-Маньчжурской войной 1644 года) – все равно становилось страшно. Тем более страшно, что болезнь передавалась половым путем. В результате дети начинали думать, что любовь и смерть – это одно и то же.
Тем не менее Спайка свалил не СПИД и не постельная акробатика. Пока Эллен Черри спешила вниз, чтобы вызвать «скорую», он пришел в себя и шатаясь добрел до туалета, где вместе с мочой исторг наружу камень размером с отель «Ритц».
Но через несколько дней его снова начали мучить боли. Второй камень – или, точнее, кристалл оксалата кальция – засел у него в мочеточнике и подобно пиратской радиостанции время от времени посылал в эфир свой сигнал в музыкальном формате, изобретенном нацистскими биологами-экспериментаторами и прелатами-инквизиторами. Спайка положили в больницу, где оператор камнедробильной установки направил на злокозненный камешек ультразвуковой луч – как говорится, звук звуком вышибают. Вскоре бомбардировка стихла, децибелы пошли на убыль, а коварный кристалл где сидел, там и продолжал сидеть, уютно устроившись, подобно аисту в трубе, в выводящем протоке между почкой и мочевым пузырем.
Генералы от медицины протрубили сигнал к механическому вмешательству. Спайку в пенис затолкали некое проволочное приспособление с пружиной на конце, ужасно похожее на венчик для взбивания яичного желтка, отдав приказ, чтобы оно, преодолев мочевой пузырь, произвело в трубе захват лазутчика. Когда приспособление извлекли обратно, ловушка оказалась пуста, а рентгенограмма показала, что коварный прилипала диаметром около шести миллиметров даже не сдвинулся с места. Тогда Спайку прописали полноценную хирургическую операцию. Операция шла довольно гладко – по крайней мере до того момента, пока врач трясущейся рукой (не иначе, как перетрудил локоть, играя в гольф) случайно не задел тонкую соломинку мочеточника. Причем этот его ляп остался незамеченным остальными медиками (не иначе как в этот момент они увлеченно обсуждали результаты полуфинальных игр).
Под вечер у Спайка разболелась голова и поднялась температура. Медсестры не придали этому особого значения даже тогда, когда симптомы не проходили. Прошло целых три дня, прежде чем они обратили внимание на тот факт, что пациент ни разу не помочился после операции. Дежурный врач заподозрил, что где-то в мочевыводящих путях у Спайка засел еще один камень, однако рентген такового не обнаружил. Решили сделать анализы крови. Лаборатория прислала результаты, согласно которым по кровеносным сосудам Спайка текло содержимое сточных канав Калькутты. Уровень нитратов зашкалил за все мыслимые и немыслимые пределы. Чему удивляться, если на протяжении трех суток моча, не имея выхода из организма, выливалась в брюшную полость со скоростью восьмисот кубических сантиметров в день. Иными словами, в животе у Спайка скопилось столько огненной жидкости, которой с лихвой хватило бы, чтобы заполнить бак мощного мотоцикла.
К тому времени Спайка извела рвота, лицо и конечности опухли, и уже начались легкие конвульсии. Медики роем слетелись к нему, словно не к постели тяжелого пациента, а на открытие нового загородного клуба. Спайка подсоединили к искусственной почке и сделали ему переливание крови. Пока его по коридорам клиники везли на операционный стол, каталка, на которой он лежал, напоминала кибитку в караване стерилизованных цыган. Спайка снова разрезали, осушили ему брюшную полость и сшили мочеточник. В течение нескольких часов его жизнь была, что называется, на волоске, но все же он выжил.
Первые слова, сказанные им в адрес Эллен Черри, когда ее пустили к нему на следующий день, были:
– Ну и ну! Мне прострелили голову. Мне удалили почечный камень. Нет, первое куда приятнее.
И хотя Спайк отличался отменным здоровьем, тройная пытка с почечным камнем, уремия и повторная операция сильно подкосили его. Проведя одиннадцать дней в больнице, он еще месяц выздоравливал дома, у себя в квартире в Верхнем Вест-сайде. Эллен Черри ухаживала за ним днем, а сын с невесткой по вечерам. Кстати, сын долго уговаривал его подать на врачей в суд.
– Что ж, возможно, это и впрямь плохая больница, но зачем превращать это дело в лотерею штата Нью-Йорк, – заявил в ответ Спайк. – Уж лучше я буду и дальше зарабатывать себе на жизнь так, как привык.
Абу навещал выздоравливающего, как только ему удавалось выкроить свободную минутку, однако дел в ресторане было полно, и это случалось нечасто. Благодаря публикации в газете «Виллидж войс» слава Саломеи распространилась по всему городу. Количество посетителей в ресторане заметно выросло. Абу ввел правило, что в обеденном зале нельзя сидеть, не заказав обед, однако даже это не отпугнуло желающих поглазеть на танец. К семи часам вечера в пятницу и субботу в заведении не было ни одного свободного места. И как Абу ни уламывал руководителя музыкантов, он так и не смог уговорить его, чтобы тот в свою очередь уговорил Саломею танцевать и в другие дни.
– Попробую поговорить с ней по душам, – говорил беззубый музыкант, кладя в карман пятидесятидолларовую купюру, предложенную Абу. – Но ведь это молоденькая девушка, ей надо учиться, ей нужен отдых.
Одетый в темно-синий шерстяной костюм в тонкую полоску (у него вошло в привычку носить их независимо от сезона), Абу присаживался на край постели Спайка и подбадривал друга рассказами о том, как процветает их ресторан и какой интерес у публики вызвало их братское начинание благодаря Саломее. Нередко Абу сетовал, что не может найти себе достойного партнера на теннисном корте, и эта небольшая белая ложь ложилась Спайку бальзамом на душу. Визиты Абу, однако, были коротки. Большую часть дня Эллен Черри ухаживала за Спайком одна. Она кормила его, купала его, давала ему лекарства, делала для него слабенькие ромовые коктейли, читала отрывки из любимых им Шекспира и Пабло Неруды.