Умный и опытный в таких делах Мустафа-ага всех успокаивал и давал советы. Хатче каждый день спрашивала его:
— Дядя Мустафа, когда тюрьма опустеет, помилуют и Тощего Мемеда?
— Все будут помилованы, даже птицы и животные.
Хатче была счастлива. Радость не угасала в ней ни днем, ни ночью.
Земля в долине Юрегир сочная, плодородная. Хатче хотела все знать про Юрегир и потому не умолкала ни на минуту.
— Мы будем жить в Караташе, не правда ли, тетушка?
— Да, мы поселимся в Караташе, — отвечала Ираз.
Хатче подошла к двери камеры, где сидели мужчины.
— Дядя Мустафа, — позвала она.
— Что тебе, милая девушка? — всякий раз ласково переспрашивал он, наперед зная вопрос Хатче.
— И Мемед тоже?.. — робко спросила она.
— Да, да, и он, и все птицы и звери… Только бы скорее амнистия… Да благословит аллах новое правительство.
— Я готова целовать твои руки, дядя Мустафа! — восклицала Хатче.
— Ты совсем обезумела, — улыбаясь, корил ее Мустафа-ага и отходил в свой угол.
— Да, амнистия будет, — сказала Ираз, когда Хатче вошла в камеру. — А нас в среду повезут в Козан. Здесь нам не могут вынести приговор. Так порешил местный суд. Эх, была бы амнистия, тогда нас не повезли бы в Козан. Сердце разрывается…
— Мемед не сможет добраться до Козана. Надо было мне поговорить с ним. Я точно онемела, слова не могла вымолвить, — сокрушалась Хатче.
— Если бы я знала, что это был Мемед… — с досадой сказала Ираз. — Вот увидишь скоро будет амнистия. Мустафа-ага — умный человек. Он все знает. У него в Анкаре есть свои люди.
— Сегодня пятница. Сколько же осталось до среды? — Хатче стала считать по пальцам. — Суббота, воскресенье… Пять дней. Нужно было сказать Мемеду… Ах, если бы он спросил меня… — грустно сказала Хатче и добавила: — Перед нашим домом будет расти плакучая ива… У нас будут два черных теленочка…
После встречи с Хатче у Мемеда от радости словно крылья выросли. Голова кружилась, в глазах было темно, ему казалось, что он вот-вот упадет. Посредине базарной площади лежал большой камень. Мемед тяжело опустился на него. Через некоторое время он пришел в себя. Оглядевшись по сторонам, он увидел горы апельсинов, кочанов капусты. Мемед с трудом поднялся и пошел к кофейне Тевфика. Возле нее собрались люди. Они были в домотканых шерстяных куртках с лопатами на плечах. Какой- то маленький человечек с тонкой шеей без устали кричал на них. Мемед подумал: «Здесь, наверное, тоже есть свои Абди-аги». Маленький человечек не унимался. Люди стояли молча, опустив глаза в землю. И вдруг человечек подобрел: «Братья! — сказал он. — Я люблю вас больше себя». Потом все медленно направились к реке.
Мемед был поражен. Он ничего не мог понять.
— Они идут на рисовые поля, — сказал кто-то.
Это еще больше удивило Мемеда. Постояв с минуту, он пошел к знакомой шашлычной, из которой выходил сизый дым. Когда Мемед вошел в нее, в нос ему ударил запах жареного мяса. У него закружилась голова.
— Шашлык, да поживее, — сказал Мемед подбежавшему мальчику.
— Эй, раздувай, — крикнул тот хозяину.
Вдруг Мемед почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и не поверил глазам. Да, это был Хромой Али. На лице у него застыла хитрая улыбка. Мемед растерялся, В голове его мелькнули тревожные мысли. Хромой молчал и продолжал улыбаться. Потом он встал и сел на свободный стул возле Мемеда.
— Не волнуйся. Все в порядке. Поговорим — потом узнаешь, — наклонившись к нему, прошептал Хромой.
Подали шашлык. Друзья поели и вышли. Навстречу им попался продавец шербета с желтым латунным кувшином.
— Налей-ка нам шербета, — попросил Мемед.
Когда продавец наливал шербет в чашку, Мемед дотронулся до кувшина.
Продавец улыбнулся:
— Золотой кувшин, сынок, не сомневайся,
— Джаббар сказал мне, что ты пошел в касабу, — шепотом произнес Хромой. — Я тотчас оседлал лошадь — и вдогонку за тобой. Долго прождал я у ворот тюрьмы. Как Хатче, как она выглядит? Кто же идет в касабу пешком! А если бы тебе пришлось бежать? Вот я и хожу следом за тобой с лошадью. Мало ли что может случиться. Вскочишь на лошадь и махнешь в горы.
Слезы навернулись на глаза Мемеда:
— Спасибо тебе, Али-ага!
— Что с Хатче? — снова спросил Хромой Али.
— Сидим мы с Хатче друг против друга, не можем слова вымолвить, будто немые. Не могу я видеть ее в тюрьме. Не пойду больше туда. Сходи ты. Спроси ее…
— Хорошо, — согласился Хромой. — Обожди меня здесь в кофейне. Лошадь моя привязана к тутовому дереву, в самом конце базара. Чуть что — садись на нее — и в горы.