Услышав о несчастье, сбежались крестьяне — все, от мала до велика.
— Ох, несчастная Хатче…
Мемед отозвал в сторону старосту и дал ему деньги.
— Похороните мою Хатче со всеми почестями.
Он снова подошел к Хатче и долго смотрел на нее.
— Пошли, тетушка Ираз, — сказал он, словно очнувшись, и, взяв ребенка, направился к горе. Ираз пошла вслед за ним.
На вершине горы была пещера.
Мемед и Ираз присели на камень. С деревьев падали осенние листья. Пела какая-то птица. С противоположной скалы взлетел белый голубь. На пне притаилась ящерица. Спавший на руках у Мемеда ребенок проснулся и заплакал…
Ираз тронула руку Мемеда и посмотрела ему в глаза.
— Мемед, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой.
Мемед молчал.
— Отдай мне ребенка, я пойду с ним в деревни Антепа. Ведь здесь, в горах, он умрет с голоду… Я больше не буду мстить за моего Рызу. Мемед заменит мне моего сына. Дай мне его. Я выращу мальчика.
Мемед медленно протянул ребенка Ираз. Она прижала его к груди.
— Мой Рыза! Мой Рыза!
Одной рукой Ираз сняла с себя патронташи и положила их на землю.
— Счастливо тебе, Тощий Мемед, — сказала она.
Мемед взял ее за руку. Ребенок перестал плакать. Мемед долго-долго смотрел на его личико.
— Пусть он будет счастлив, — произнес он.
XXXVII
Небольшая, приземистая лошадь гнедой масти стояла у дома Коджи Османа. Продолговатый, как яйцо, круп, свисающий до земли хвост. Блестящие, грустные глаза — красивые, как у девушки. Острые уши. Белое пятно на лбу. Зачесанная на правую сторону гриса. На бегу эта грива приподнимается и напоминает пастуший рожок. Лошадь изредка ржала и нетерпеливо била копытом землю, ожидая хозяина.
Погладив лошадь по гриве, Коджа Осман сказал:
— Ты достойна моего сокола.
— Достойна, — согласились с ним крестьяне.
Коджа Осман сел на лошадь и сказал, обращаясь к крестьянам:
— Я вернусь с Мемедом денька через два. Позовите барабанщиков из Эндела. Крестьяне деревни Вайвай торжественно встретят Тощего Мемеда в касабе. Все разбойники идут пешком, а наш Тощий Мемед должен спуститься с гор на арабском скакуне.
Коджа Осман пришпорил лошадь и поскакал к горам Тавра, тонувшим в голубой дымке.
В день национального праздника была объявлена амнистия. Разбойники спускались с гор и сдавали оружие. Они толпились во дворе жандармского управления…
Известие об амнистии принес Мемеду Джаббар. Старые друзья крепко обнялись. Потом долго сидели рядом и молчали. Наконец Джаббар поднялся и сказал:
— Я сдаюсь.
Мемед ничего не ответил.
В Деирменолук он вошел в полдень. Лицо у него почернело, глаза запали, лоб прорезали глубокие морщины. Он был суров, как скала. Глаза стали как будто меньше и казались более доверчивыми. Первый раз Мемед входил в деревню в таком подавленном настроении. Он покачивался, как пьяный, и едва не потерял сознания. Женщины с волнением и страхом смотрели на него через приоткрытые двери. Следом за ним, на некотором отдалении, плелись крестьянские ребятишки.
О том, что в деревню пришел Тощий Мемед, рассказали Хюрю. Услышав эту новость, Хюрю выскочила па улицу и, догнав Мемеда на площади, ухватила его за ворот рубашки.
— Мемед! — исступленно закричала она. — Ты отдал им на съедение Хатче и теперь идешь сдаваться? Вернется Абди и, как паша, будет восседать в деревне. Ты решил сдаться? Да ты баба! Ведь в этом году впервые на равнине Дикенли никто не голодал. Только в этом году люди наелись досыта хлеба. Опять хочешь прислать на нашу погибель Абди-агу? Куда ты идешь, Тощий Мемед? Сдаваться?
Вся деревня собралась на площади.
— У тебя сердце женщины, Мемед. Погляди, сколько людей смотрят на тебя. Пойдешь сдаваться? Пошлешь нам снова Абди-агу? Останки дорогой Доне перевернутся в могиле. И красавицы Хатче…
Мемед был бледен. Его била дрожь. Он стоял неподвижно, понурив голову. Вдруг Хюрю быстро отпустила Мемеда.
— Иди сдавайся, баба! Ведь объявлена амнистия, — бросила она ему в лицо.
В это время на площадь влетел на лошади Коджа Осман.
— Тощий Мемед, мой сокол, — крикнул он и, пробравшись сквозь толпу, бросился Мемеду на шею. — Сокол мой, твой дом уже готов. Поле твое я засеял. А эту лошадь тебе купили крестьяне. Наша деревня встретит тебя с музыкой, не как других разбойников. Пусть лопнут от злости Али Сафа-бей и Абди-ага. Садись на эту лошадь и поезжай.
Огромная толпа на площади зашевелилась, загудела. Послышались недовольные возгласы.