Работники стали делить зерно. Три мерки они высыпали aгe, одну мерку — Доне. Куча аги быстро росла, кучка Доне оставалась маленькой.
Доне посмотрела на свое зерно и из уст ее посыпались проклятия:
— Не губи нас, Козлиная Борода! Оставь хоть на доктора! Чтоб тебе подавиться!
Батраки погрузили зерно аги на трех лошадей. Никто из них не сказал ни слова Доне. Они словно онемели.
Мемед подошел к матери и сел рядом. Посреди пыльного тока — маленькая кучка пшеницы. А какой большой была она совсем недавно! Он смотрел то на мать, то на пшеницу и что-то виновато бормотал.
— Я поняла теперь, почему он тебя не избил, когда привел от Сулеймана. Я поняла… чтобы отнять у нас хлеб. Проклятый гяур!
Мемед не сдержался и заплакал!
— Из-за меня!..
Мать притянула сына к себе и крепко обняла.
— Что поделаешь? — сказала она. — Что мы можем сделать?
— А что зимой будет? — спросил Мемед.
— Зима… — повторила Доне и тоже заплакала. — Ах, был бы у тебя отец. Отец…
VI
Мать Тощего Мемеда имела единственную корову. В этом году она отелилась. Если бы у них был хотя бы один дёнюм[12] земли, то на следующий год они могли бы иметь еще одного бычка. Он грезился им во сне, этот бычок. Оба бычка росли бы вместе. На большом лугу два длиннорогих бычка… Их трудно приучить к упряжи… Но если не полениться, они будут, как ягнята. Заросли колючек на поле?.. Ничего. Колючки растут год, два. На третий год можно пустить под них серную воду. Была бы только земля!
У новорожденных бычков шерсть красная, с едва заметным синеватым отливом. Потом она меняется, становится рыжей, светло-красной, сизой. Уши у бычков мягкие, как бархат. Когда ладонью проводишь по ним, по телу пробегает какой-то приятный легкий озноб.
Во всех бедных домах телят держат поближе к очагу, там, где спят хозяева; им кладут подстилку из душистого сена. В доме запах весенних цветов, сена, навоза и телят, пахнущих молоком.
К осени телята подрастают, и их переводят к взрослому скоту.
Мать всю весну не думала и не заботилась о бычке. И, если за ним не приглядывал Мемед, бычок разгуливал по всему дому.
Дом Мемеда — маленькая комнатка; над головой земляная крыша. Стены высотою всего в метр. Крыши всех домов в деревне не выдерживали осенних дождей, протекали. Единственным домом, крыша которого не протекала осенью, был дом Мемеда. Незадолго до смерти отец Мемеда ездил в Сарыгчагшак, привез оттуда земли и покрыл ею крышу. Земля в Сарыгчагшаке не обычная. Это не та земля, которую мы знаем, черная, песчаная, нетронутая. Земля там, словно осколки хрусталя — желтые, красные, лиловые, голубые, зеленые. Вот почему крыша дома ярко сверкает и переливается на солнце всеми цветами радуги.
Летом мать и сын трудились не покладая рук, но что поделать?.. Осенью они возвратились домой печальные и несчастные. И тогда они вспомнили, что у них есть бычок, о котором совсем забыли. Он подрос.
По небу с севера на юг ползли черные тучи. Дом озарила молния. Мать подбросила в очаг полено. Пламя разгорелось. В это время вошел Мемед. Руки у него покраснели от холода. Он присел у очага. Обернувшись, увидел корову: она спокойно пережевывала жвачку. Другой угол дома был завален соломой. Мемед встал, подошел к корове и взял за уши стоявшего рядом бычка. Бычок вырвался и подошел к корове с другого бока. Мемед улыбнулся.
— Наша Фындык отелилась у реки Алычлы, когда ты убегал к Сулейману, — начала Доне. — Я долго искала теленка и нашла только ночью под кустом. Корова стояла над ним и лизала его. Сначала она не подпускала меня близко. Потом я завернула его в фартук и принесла домой.
— Какой большой стал! — сказал Мемед.
— Да-а… — протянула Доне.
Разговор оборвался. Они боялись посмотреть друг другу в глаза и, опустив головы, глядели на огонь.
— Придется его отдать, — сказала Доне. — Уже сейчас нет муки…
Мемед не отвечал.
— Абди-ага зол на нас, — продолжала мать. — Он возьмет его за бесценок. Опять не дотянем до лета.
Мемед молчал.
— Ничего не поделаешь, сынок! — сказала Доне. — Помнишь, как ты убегал? Абди-ага теперь прижмет нас.
Мемед медленно поднял голову и посмотрел на мать. В глазах его стояли слезы.
— Это только предлог, — сказал он, — если бы я не убегал, он еще к чему-нибудь придрался бы!
— У него всегда есть предлог, — сказала Доне. — Этот гяур был врагом твоего отца.
Они снова заговорили о корове. Это было красивое упитанное животное, с пятном на лбу.
Настала зима. Снегу навалило по колено. После полудня становилось темно. Снеговые тучи заволакивали небо. Доне поставила на очаг закопченую кастрюльку с водой. Вскоре вода закипела.