Из-за перегородки вышли сын старика, невестка и дочь. Мальчик посмотрел на них радостно и дружелюбно.
— Скажи же нашему гостю «добро пожаловать», — обратился старик к сыну.
— Добро пожаловать, братец, как поживаешь? — серьезно спросил сын.
— Благодарю, хорошо, — в тон ему ответил Мемед.
— Добро пожаловать, — приветствовали гостя дочь и невестка.
Тем временем дрова в очаге прогорели, ярко пламенели угли. Мальчик, засунув руки за пазуху, съежился. Старик сел возле него. Яркий свет очага отбрасывал странные тени. Глядя на эти тени, старик, казалось, догадывался, о чем думал Мемед. Старик уставился на язычки пламени, которые перемещались с места на место. Когда он отрывал от них взгляд, его продолговатое доброе лицо озаряла улыбка. Борода у старика была белая, круглая. Его загорелый лоб, щеки и шея блестели, как медь в отсветах пламени.
Вдруг, будто опомнившись, старик выпрямился и спросил:
— Сынок, а как твое имя? Ты нам не сказал.
— Меня зовут Тощий Мемед…
И тут же, как будто раскаявшись в своих словах, мальчик прикусил нижнюю губу и стыдливо наклонил голову. Он забыл, что, когда шел по дороге, хотел назваться Черным Мыстыком. «Пусть! — подумал он. — Что такое Черный Мыстык, когда у меня есть настоящее, свое имя? К чему мне скрывать его? Кто меня увидит здесь, в этой деревне?»
— Накрывайте к ужину, — сказал старик невестке.
Расставили миски. Вся семья и Тощий Мемед сели за стол. Во время еды никто не проронил ни слова. После ужина в очаг подбросили еще охапку дров. Старик принес большое полено и положил его в самую середину. Языки пламени охватили его со всех сторон. Старику это доставляло огромное удовольствие. Старуха нагнулась и тихо шепнула ему:
— Сулейман, где постелить мальчику?
Тот улыбнулся своей приятной улыбкой и сказал:
— В кормушке большого коня… А где же еще? Нес нами же вместе… Кто знает, откуда пришел наш дорогой гость.
Старик повернулся к Мемеду. Мальчика разморило от тепла, он дремал.
— Спать хочется? — спросил, улыбаясь, старик,
Мемед вздрогнул:
— Нет, совсем не хочется…
Сулейман заглянул мальчику в глаза и сказал:
— Послушай, Тощий Мемед, ты не говоришь нам, откуда идешь и куда.
Тощий Мемед протер сонные глаза и сказал:
— Я иду из деревни Деирменолук в ту деревню.
— Деирменолук мы знаем, а что такое «та деревня»? — спросил Сулейман.
— Деревня Дурсуна, — нимало не смутившись, пояснил Мемед.
— Какого Дурсуна? — допытывался Сулейман.
— Ты знаешь Абди-агу… — проговорил мальчик и замолчал. Глаза его были устремлены в одну точку.
— Ну, и что дальше? — протянул Сулейман.
— Это наш ага. Дурсун — его батрак. Он пашет. Он пашет землю Абди-аги. Тот самый Дурсун.
Глаза его заблестели. На минуту остановившись, Мемед продолжал:
— Недавно он поймал соколенка… Теперь, дядя, вспоминаешь, кто?
— Да, вспомнил. Ну и что?
— Вот в его деревню я и иду. Дурсун мне сказал: «У нас в деревне детей не бьют. Их не заставляют пахать. Колючки не растут на наших полях». Вот я и иду туда.
— Но как же называется эта деревня? Разве Дурсун тебе не сказал?
Мемед замолк. Засунув палец в рот, он долго думал. Потом проговорил:
— Дурсун мне не сказал.
— Странно.
— Да-а-а, странно, — повторил Мемед. — Мы с Дурсуном вместе пахали. Он сел на камень и говорит: «Ах, если бы ты побывал в нашей деревне! Камней на полях нет, они глубоко в земле. Там и море, и сосновый бор. Человек по морю может попасть куда захочет». Дурсун удрал оттуда. Он мне сказал, чтобы я никому не говорил, что он оттуда удрал. Я даже матери не сказал об этом.
Наклонившись к Сулейману, Мемед шепнул:
— Ты тоже никому не говори, ладно, дядя?
— Не бойся, не скажу.
Невестка поднялась и вышла. Вскоре она вернулась с полным мешком за спиною. Женщина поставила мешок посреди комнаты, развязала. На пол вывалились хлопковые коробочки. Она принялась очищать их. Хлопок был белый-белый, как облачко. Дом наполнился резким запахом сырого хлопка.
— Ну-ка, Тощий Мемед, принимайся за дело, — весело сказал Сулейман. — Покажи-ка себя!
Мальчик положил перед собою кучку коробочек.
— Очищать хлопок — разве это дело?
Привычные к такой работе руки мальчика быстро замелькали.