Таково было начало. Ты начинаешь думать о том, что вот другие люди убиты, а ты, конечно, нет. Когда тебя ранят в первый раз, главный шок произойдет не от боли, а от внезапно пришедшего понимания, что смерть может подобраться так близко даже к тебе.
После этого должно было пройти немало времени, чтобы он понял: с ним не может случиться ничего такого, что бы уже не происходило с людьми всех уже миновавших поколений. Они перенесли это, значит, может перенести и он. В конце концов, смерть самое легкое из всех плохих событий.
Над аркой, открывавшей вход на широкую общественную площадь, накрытую прозрачным куполом, сквозь который было видно, как кружится безумный вихрь Центра галактики, была выбита надпись, которую Париж переписал себе для памяти, так как она наполнила его странным ощущением свободы, когда он понял смысл напитанного.
«Клянусь, мне все равно: ведь человек может умереть всего лишь однажды. Наша жизнь и смерть в руках Господа, и все будет так, как решит Он. Ибо тот, кто умрет в году нынешнем, освобожден от необходимости умереть в году следующем».
А спустя еще немного он пришел к выводу, что ничто с тобой не случится, пока это событие не подойдет к тебе вплотную, так что до этого ты должен жить так, чтобы извлечь из жизни как можно больше. Жить хорошо - это значит хорошо прожить каждый ушедший в прошлое момент. Трусость - настоящая трусость, а не мгновенная паника - происходит из-за неспособности запретить своему воображению оценивать каждую из приближающихся к тебе вероятностей. Обуздать воображение и жить каждой стремительно бегущей секундой, без прошлого и без будущего, вот в чем заключается главный секрет. Овладев им, ты будешь полноценно жить каждую секунду, перетекая в следующую, не испытывая ненужной боли.
Его «мы» поняло это, а его «я» приняло как аксиому.
- Они швырнули меня в ту яму, куда сбрасываются отходы мехов - преимущественно нечто похожее на сальную упаковочную паклю, и я понял, что кровь из носу, но я должен выбраться оттуда.
- А все мехи скучились возле ямы, будто выполняли какой-то ритуал, и сначала повесили меня вверх ногами, стреляя мне в живот и наблюдая, как кровь хлещет из меня, стекая по грудям прямо в рот, так что я ощущала ее тепло в этом холодном воздухе.
- Что-то просвистело мимо меня, потом раздался мокрый удар.
- Должно быть, несколько из этих нанопаразитов попали в мой хлеб еще до того, как жаркий кислый вкус возник у меня в глотке и я стал давиться и задыхаться.
- Он уколол меня своей антенной, что явилось большой неожиданностью, ибо я считал, что он один из тех мехов, которые пользуются только микроволновыми вибраторами.
- Это случилось в самом конце кампании, я жутко устал и прилег, чтобы соснуть хоть несколько минут, но эта медлительная тварь подобралась ко мне, а я не обратил на нее никакого внимания.
- Мы бежали изо всех сил, надеясь уйти подальше отсюда.
- Она бежала первой и прыгнула очень чисто, легко преодолев расстояние. Я попытался сделать то же самое, но мои обмотки порвались, я потерял равновесие, будь оно трижды проклято.
В шейном отделе позвоночника он носил вживленный чип - Аспект одного из самых великих людей прошлого, которого звали Артуром. Артур служил ему советником.
К этому времени Париж уже выступал на заседаниях Семблии, хотя и был совсем еще молодым. Артур всегда высказывался за сдержанность в отношениях с мехами, приводя в подкрепление своей позиции различные эпизоды из древней истории человечества. Когда Париж осведомился у Артура об истинных трудностях, о которых тот распространялся, говоря о Древних Временах, когда люди впервые добрались до Центра галактики, Артур раздраженно ответил:
- Скажем так: это вовсе не походило на приглашение на чай к королеве.
Артур то и дело пользовался подобными архаическими выражениями Древних Времен и никто не знал, что именно они означают, но на это Артур внимания не обращал. У него их был приличный запас. Например:
- что мичман, что вешалка - одно слово -вешалка для треуголки.
А когда выбросы плазмы бросали золотые завитки почти по всему видимому сектору ночного неба, он сказал:
- любая достаточно продвинутая технология в Центре галактики наверняка может показаться природным феноменом.
И, конечно, был прав. Конструкции мехов заплывали в разреженном эфире космоса на несколько световых лет от Центра. Никто не знал, что они делают в Центре, если исключить очевидное: здесь было изобилие энергии и мощных потоков элементарных частиц, столь необходимых для функционирования мехов. И дело было вовсе не в том, что они обладали повышенной выносливостью по отношению к здешнему жуткому «климату», но, видимо, у них была еще и какая-то грандиозная цель.
Артур щедро одаривал своего собеседника байками о том, как величественна была эра первого появления людей в галактическом Центре, что вызывало у Парижа постоянное раздражение. И все же советы, извлеченные из Аспекта, были весьма полезны, особенно когда приходилось иметь дело с бродячими мехами, которые сейчас сильно осложнили жизнь Семблии.
Мехи прибывали на Изиду во все больших количествах и, не стесняясь, выражали в самой наглой форме свое презрение к беспородным людишкам. Высохшие трупы животных и людей - для мехов между ними разницы не было - свисали на резиновых подвесках с ног мехов, волочась и дрыгаясь в воздухе не только при ходьбе, но даже от ветра. Кое-кто считал, что это еще один способ терроризировать людей, но Париж полагал, что в мехах говорит своеобразное чувство юмора или нечто близкое к нему, хотя людям подобные выходки нисколько не казались смешными.
Итак, мехи явились: Долгоносы, Копейщики, Копальщики, Ползуны, Гремучки, Бабы-Яги, Глушилки, Метелки, Волокуши. Человечество платило жизнями за каждое название, за каждое слово, которое откладывалось в сенсорике и давало возможность пополнить каталог привычек и слабых мест мехов.
С тлеющего неба, никогда не знавшего, что такое настоящая ночь, так как десятки близких звезд почти касались друг друга своими пылающими коронами, создавая впечатление сплошной светящейся туманности и грозной беспредельности, с этого неба спускались корабли мехов, похожие на стаи саранчи.
Париж участвовал в этой жуткой, растянувшейся на целый год битве, в ходе которой были уничтожены почти все главные подразделения мехов на Изиде. В этот-то год у него и появилась на лице волчья улыбка, а сам он казался составленным из одних острых углов да туго натянутых железных нервов. Он прославил себя у статуи Уолмсли - так называлась гора с изваянной в ней скульптурой. Прямо у подножия этого мемориала в горе была выдолблена деревушка и несколько отдельных жилищ - такой огромной была гора. Именно там Париж предугадал будущий маневр мехов, предугадал еще до того, как они приступили к его осуществлению, и выиграл решающее сражение.
Нельзя сказать, что люди, служившие под его началом, считали его мягкосердечным. Его отчужденность стала к этому времени почти легендарной. «Крутой сукин сын, без ботиночного рожка даже не пукнет» - подслушал он в разговоре о себе и принял как комплимент.