Чем можно ограничить размерность мира? А помещается ли (см. рис.) четырехмерная мысль в трехмерном разуме? Или вот еще вопрос — какова толщина той трехмерной страницы четырех и более — мерной книги, где, возможно, записаны параллельные трехмерные миры, один из которых кажется таким реальным. И не приходится ли нам довольствоваться лишь тенями объяснений?
233° по Цельсию
Конечно, шел дождь. Беспрестанный, серый, моросящий, размывая расчерченнуюю четкость города и превращая ее в нечто туманное и двусмысленное. Алексу казалось, что каждый раз, когда он покидал свою уютную квартиру в центре города, небеса опускали на него свои холодные влажные ласки.
Он перебежал через широкую улицу, хотя движение было слишком редким для возможности дорожного происшествия. Машины в эти дни были такой же редкостью, как и правительства, заслуживающие доверия, причем по сходным причинам. Нефтяные скважины истощались, а промышленные конгломераты бесследно поглощали все последние технические идеи.
Это все, что было известно Алексу о том, как обстоят дела, как с обывательской, так и с научной точек зрения. Он воспринимал погоду как личное оскорбление, особенно будучи доведенным до кипения "прогнозистами" из 3Д, которые сообщали что-нибудь типа: "Как мы все знаем, повышение давления на широте Великой Метрополии способствовало (ха-ха) циклоническому скоплению влажных кучевых облаков в прибрежных районах..." и так далее, все дальше и дальше, в византийские просторы вычурной, витиевато разукрашенной метеорологии.
А все это означало, думал Алекс, пока холодные капли тонкими струйками стекали ему за шиворот, обыденную унылую неприглядность: с погодой вечно что-нибудь не в порядке из-за выхлопов мифических такси, которых никогда не оказывается рядом, когда они нужны. Вы только представьте себе, на что были похожи все эти улицы каких-то тридцать лет назад! И даже меньше. Представьте себе эти проспекты, этот чудный старый мир. Машины парковали у обочин, просто под открытым небом, на улицах, безо всякой охраны, которая отпугивала бы желающих повеселиться на чужом автомобиле.
- А ну, зонтец... - услышал он, а затем и увидел нищего, угрожающе помахивающего короткой черной дубинкой.
- Проваливай! - отреагировал Алекс, похлопав по несуществующей кобуре под пальто. Нищий пожал плечами и, хромая, поплелся прочь. Невелика победа, но Алекс почувствовал прилив гордости.
Дом с облупившейся штукатуркой он обнаружил в глухом проулке, скрючившийся в тени вымершей фабрики. Почтовый ящик квартиры 2F был до отказа забит старыми письмами и газетами. Алекс поднялся по скрипучей лестнице, морщась от вони, исходившей от старых половиков и следов невоздержанности собак и кошек. Он бессознательно искал признаки, подтверждающие, что дверь с табличкой "2F" уже была взломана. Однако краска была чиста, как кожа старой девы. Что же, возможно, ему действительно везло. Он выудил из кармана массивный ключ. Замок заело, потом он щелкнул, и ключ повернулся с недовольным скрежетом; электронной сигнализацией здесь и не пахло.
Он невольно задержал дыхание, когда дверь распахнулась. Действительно ли он видел какие-то неясные очертания во мраке комнаты? Это была последняя и самая старая из квартир дяди Херба. Все их адреса были записаны аккуратным, мелким почерком в описи имущества. Там, правда, не упоминалось, что иногда дядя Херб не посещал свои драгоценные сокровищницы по несколько лет.
Все прочие были опустошены, ободраны, разграблены. Старые пивные банки и груды мусора свидетельствовали о регулярных набегах местных банд. В квартире на Монтегю Алекс задержался слишком долго, оплакивая утраченные сокровища, упоминаемые в описи. Трое латиносов со взглядами убийц ворвались туда в тот момент, когда он изучал содержимое нескольких измятых коробок, оставшихся от дядиного богатства. Они восприняли его как вторгшегося в их владения чужака, поколотили и потребовали "арендную плату", заявив, злобно ухмыляясь, что они полноправные домовладельцы, и коробки были у них на хранении, платном, разумеется. "Народ владеть эта "фатера", поэтому ты платить народ", - объявил самый короткий из них.