-вот стану актрисой - все увидят, что я за талант. И Вовка дар речи потеряет, когда увидит меня на сцене. А потом предложит мне сниматься у него в фильмах. И я буду его музой. Знаешь, я читала, что у каждого великого режиссера была своя муза.
-чаще всего, их было много, - грустно улыбнулась мать.
В день перед прослушиванием Тося долго вертелась перед зеркалом. Раньше ей это совсем было не свойственно. Но сейчас она должна была предстать перед комиссией наилучшим образом. К тому же, тексты она выбрала довольно-таки романтические. Ей казалось, что лучшее нее, никто их прочитать не смог. Ведь столько дней и ночей она репетировала их перед матерью, закатывая глаза и сильно размахивая руками. Чем громче она будет вступать, тем лучше, думала она. Ведь тогда ее все заметят!
Прослушивание длилось целый день. Она с раннего утра сидела в коридоре театрального вместе с другими такими же искателями удачи. Желающих поступить было так много, что приходилось тесниться, сидеть на полу, прислонившись к стенке, или даже полулежать около лестницы.
Чем дольше ждала своего часа Тося, тем больше тряслись у нее коленки. Она никак не могла остановить эту предательскую дрожь. Когда приблизилась ее очередь и Тося подошла к заветной двери, она обнаружила, что руки у нее тоже бессовестно трясутся. Делать было нечего, отступать она не могла, и Тося толкнула дверь.
Что происходило дальше, она запомнила очень смутно. Она делала все на автомате: пела, танцевала, декламировала зазубренные стихи... Ее кто-то остановил... Потом председатель комиссии попросил несколько человек (тех, кто уже был там в зале) построиться в линию для общей сценки. Требовалось сделать какую-то импровизацию. Тося запомнила, что почему-то сильно покраснела в тот момент. Кажется, нужно было изображать влюбленных. Ее поставили с кем-то в пару. Потом снова предложили что-то изобразить. Финал всего этого она, напротив, запомнила отчетливо и не забудет, наверное, никогда.
На прослушивание тогда пришел «сам мастер», который набирал себе курс. Сперва он окинул претендентов беглым взглядом. Потом стал всматриваться в каждого. И вот он остановился около Тоси. Внимательно посмотрел на нее, наклонил голову и сощурил глаза.
-Вот оно! - подумала Тоська. - Так всегда делают настоящие люди искусства. Сейчас он прикладывает на меня чей-то образ. Еще секунда - и он скажет мне, что я редкий типаж. Да-да, у него рождается какой-то замысел! Он ведь гениальный...
-Знаете что, - произнес через несколько секунд мастер, - сделайте два шага назад. Вот туда, к стенке. Не загораживайте мне остальных.
И все. Мир рухнул. Тоськина мечта рассыпалась хрустальной пылью.
Она не хотела сразу возвращаться к матери. Что она скажет ей? Что она не подошла? Что ее в прямом смысле задвинули подальше?
Но делать было нечего, и она поплелась домой.
Дома было все: и слезы, и крики. Потом Тоська резко прекратила истерику и выпалила матери: -Я еду домой, к бабушке, в поселок. Пропади пропадом этот город, этот театр, этот Вовка. Не надо мне его мира! Его мир оказался гнилым, мама.
Мать даже не пыталась уговорить дочку остаться. Она и сама понимала: зря они приехали. Теперь было поздно жалеть о прошлом. Вечером они упаковали чемоданы, а утром уже поехали на вокзал. Они уехали, а город этого не заметил: встречал новых гостей и тех, кто хотел попытать в нем счастье. И все оставалось по-прежнему. Никто ни о ком не вспомнил, никто ни о ком не заплакал. Москва, как известно, слезам не верит.