— Директор какого фильма вам нужен? Их здесь больше сотни.
— Директор киностудии «Мосфильм».
— Дойдете до конца коридора, потом спуститесь на два этажа по лестнице вниз, потом налево в коридор, потом направо по коридору, там вы увидите проход через павильон, пройдете, окажетесь в коридоре с той стороны, там налево — до лестничной клетки, спуститесь на один этаж, дальше идете, сворачивая только налево. Увидите на стене фотографии из фильмов и почувствуете запах столовой, здесь резко сворачиваете направо в вестибюль, там два лифта, вы садитесь в правый, нажимаете четвертый этаж и кнопку ход. (Классик советского кино Александр Довженко сказал, что на «Мосфильме» есть места, куда не ступала нога человека.)
На четвертом этаже выходите, пройдете предбанник и заходите в приемную, а там симпатичная секретарша Рая вам скажет, что на «Мосфильме» сегодня директора нет — старого сняли, а нового еще не назначили.
— А я ей скажу, что уже назначили и чтобы несла два чая. Один для директора, а второй товарищу, который его сюда проводил.
Бывший начальник милиции Москвы генерал Сизов был человек сообразительный.
Трофимыча на студии боялись и любили. Боялись, потому что человек он был властный и упрямый. А любили за то, что он был справедливым и отзывчивым. Сизов многим помог с квартирами, пропиской и выездом за рубеж. (Срабатывали старые связи.)
ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИЯ
На следующий день на студии «Чинечитта» в кабинете Дино стороны сели обсуждать договор. Я пытался объяснить, что рано что-то решать: сценария еще нет и в помине. Они сказали, что этот вопрос обсудят отдельно, и занялись делом. Согласовали количество дней съемок в Италии, количество дней съемок в России, состав итальянской группы, которая приедет в Россию, состав советской группы, которая приедет в Италию, количество и метраж павильонов в Италии, количество и метраж павильонов в России, аппаратуру, пленку, монтаж, запись музыки, перезапись. Договорились, что название фильма «Альберто и Маша» на хлопушке напишут на двух языках, на английском и русском. И подписали. С итальянской стороны — Дино Де Лаурентиис, с советской стороны — Сизов.
И предоставили слово мне. Я сказал, что, когда у режиссера и актера абсолютно разное видение фильма, надо кого-то из них менять. А поскольку картина делается только потому, что в ней будет играть Альберто Сорди, надо менять режиссера, то есть меня.
— Ну, это ты напрасно! — обрадовались они.
И дружно отправились на банкет в посольство.
А я сказал Валере:
— Пойдем где-нибудь посидим.
Между прочим. Почти два года я потерял на той совместной мерихлюндии. И поделом мне!
Не надо было браться за постановку фильма, от которого отстранили Мастера.
Не надо было нарушать слово, которое дал сам себе — не снимать ничего по заказу.
Не надо было ехать в Рим, когда не выпустили соавтора. (Прости, Вика.)
ДЕТИ РАЗНЫХ НАРОДОВ
Посидели мы с Валерой в одном баре, потом в другом, идем в третий. Слышу, кто-то позвал:
— Синьор реджисто!
У папиросного ларька стояла «большой ребенок» Натали в «рабочей» одежде и боевой раскраске, а рядом с ней, в таком же наряде, чернокожая девица, ростом под метр девяносто.
— Здорово, Наташка! — я ей обрадовался, как родной.
— Здравствуй. Это русские режиссеры. Я с ними на вилле у сценариста Сонего познакомилась, — похвасталась Наташка девице. (Девицу звали Вивьен.)
Я вспомнил, что Наташка считает нас жадными, и сказал, что мы приглашаем их на ужин в любой ресторан, какой они хотят.
— А деньги у тебя есть? — спросила она.
— Есть.
— Покажи.
Я показал.
Увидев внушительную пачку, Наташка сказала, что в ресторан они идти не могут, потому что они на работе, но можно пойти к старушке Розе, там сейчас как раз их время. Это нам будет стоить в час, — и она назвала сумму в лирах, равную примерно пятидесяти долларам. «С каждого», — уточнила она.
(Здесь и дальше я буду переводить лиры в доллары, потому что, если называть сумму в лирах, получаются миллионы.)
— О'кей, пошли!
— Гия, может не стоит? — попытался остановить меня Валера.
— Неужели ты хочешь, чтобы они думали, что мы жмоты?!
И я, чтобы показать, что мы не жмоты, по дороге зашел в ближайший магазин и накупил там выпивки и закуски.
Денег у меня было много, поскольку суточные итальянцы платили нам большие, а тратить их было некуда, в гостинице все было бесплатно. А за то, что не оплачивал Лаурентиис, платил Сонего. Пока мы жили в Сабаудиа, он не дал нам потратить ни одной копейки. Даже когда Валера хотел купить в книжном магазинчике альбом Сальвадора Дали, Рудольфо купил два альбома и вручил их нам, не обращая внимания на протесты.
Старушка Роза, сухонькая, аккуратная женщина в очках, лет шестидесяти, попросила нас сверить часы и предупредила, что, если мы задержимся после первого часа хоть на десять минут, надо будет платить за второй.
— Согласны, — сказал я. — Но сначала давайте накроем стол и выпьем по рюмочке за то, чтобы моя нога, впервые вступившая в этот дом, принесла бы всем присутствующим счастье, благополучие и процветание! (Остапа понесло).
Валера перевел дословно. Старушка Роза насторожилась и потребовала объяснений: что я имею в виду под «ногой, приносящей счастье». И Валера объяснил, что к сексу «нога, приносящая счастье» никакого отношения не имеет, что я грузин, а это грузинский тост. Тогда старушка Роза сказала, что у нее уже есть знакомый грузин, синьор Вань Чень Лунь, он тоже любит непонятные тосты говорить.
— Но синьор Вань Чень Лунь, наверное, все-таки не грузин, а китаец?
— Папа, может быть, и китаец, но мама у него была грузинка, синьора Зульфия Зильберман. Она у нас в кабаре концертмейстером работала.
Накрыли на стол, сели. Первый бокал я поднял за хозяйку и, в ее лице, за родителей всех присутствующих!
Когда я произносил тост за отсутствующих друзей (по порядку этот тост седьмой), пришла Клавдия с бородатым индусом в чалме. Я пригласил их к столу и поднял бокал за вновь прибывших, а в их лице за Махатму Ганди и моего друга Раджа Капура. (Очень популярный в конце пятидесятых годов индийский актер.) Индус растрогался и полез целоваться (он тоже был поддатый).
А старушка Роза напомнила:
— Синьор грузин, ваш час уже кончился, занимались вы любовью или нет, не имеет значения.
Я заплатил ей за нас и за своего нового друга индуса. И тут вспомнил про своего старого друга Андрея Петрова: «Я его бросил! Господи, какая же я свинья!».
Я позвонил в гостиницу Петрову и сказал, что мы в гостях у наших итальянских друзей, чтобы он взял водку, икру и немедленно ехал к нам. Андрей сказал, что водку и икру у него забрал Славнов для фуршета, но у него осталась хохлома.
Водку и матрешек обязательно везли с собой граждане СССР, когда ехали за рубеж.
— Хохлома не нужна, приезжай так!
И передал трубку Валере. Валера продиктовал Андрею адрес и обещал, что через полчаса будет ждать его внизу, а я дал денег Наташке, чтобы она сбегала за выпивкой.
А потом пришла еще одна пара. Толстая усатая девица, похожая на феллиниевскую Сарагину, привела с собой долговязого малого, в рубашке, стилизованной под американский флаг. У малого была примечательная внешность: перебитый нос, скрученные уши, на щеке глубокий шрам, на бритой голове цветная татуировка — синий краб с красными глазами и черными клешнями. Я и их пригласил к столу. Малый оказался не бандитом, а матросом с танкера, и я предложил всем выпить за тех, кто в море, и процитировал стихи моей любимой поэтессы Беллы Ахмадулиной, которые читает Сергей Бондарчук в финале фильма «Путь к причалу»: