– Подозреваете, так и скажите, – нервно сказал Саня, открывая неподатливый замок.
– Суженый-ряженый, не зли меня. Собутыльника твоего, запамятовала опять, Эдика, расчленили. Видел, башка валяется, а тебе хоть бы хны. Спокойный ты чересчур. Статью назвать?
– Он не пил, вера не позволяла, а ушел в двенадцать.
– В полночь, говоришь, а христианская вера разве позволяет бухать круглосуточно, милый?
– Не возбраняется разговеться иногда, по праздникам.
– Зубы не заговаривай, набожный нашелся, прижми задницу на стул и помалкивай.
Анастасия Петровна по-хозяйски открыла шкаф, не выпуская из поля зрения Саню:
– Проломлена стена с торца будки, а внутри кишмиш, чуть сознание не потеряла, пришел бы пораньше – упала, лишившись чувств, в объятия будущего мужа. Пили вчера? Когда же она, горькая, вам надоест? Не тужься, по глазам вижу, заливали литрами в хайло…
– Какие литры, посидели немного, как от бомжей пришли, потом разошлись.
– Какие бомжи? – не дала закончить участковая. – Откуда пришли?
– Вон, в тех развалинах, Леликом и Болеком зовут, – показал Саня на злосчастные дома.
– Какие еще Лелик и Болек? Саня, друг любезный, завязывай с выпивкой, а то еще, не ровен час, подружишься с Геной, а потом и Чебурашка втихаря подгребет… Ну, говори громче! – рявкнула в прохрипевшую рацию Настасья Петровна. – Какая сабля? Сдурели совсем! Руку с саблей? Еще интереснее, сейчас подойду. Так, говоришь, в этих домах? – вновь обратилась Петровна к Сане, указывая направление туго обтянутой форменным кителем тяжеловесной грудью.
– Это два брата, бомжи, Леонид и Борис, Эдик прозвал их Леликом и Болеком.
– Ну-ну, закрывай богадельню, пойдем подышим воздухом.
По дороге пришлось рассказать о Рифате с Женькой, про поход в царство маргиналов, о том, как Джакомо пропал, как ходили ночью искать собаку сообща.
– Стой здесь и не вздумай слинять, а то колено прострелю, любя конечно. – Участковая на корню пресекла Санькину попытку ретироваться поближе к грузовику и решительно направилась к кучке отдельно стоявших полицейских.
Саня от нечего делать начал слоняться вокруг будки сторожа. С ее торца полностью отсутствовала стена, лестница была продавлена в нескольких местах, даже опоры загнулись вовнутрь. За невеселыми раздумьями и застала его быстро вернувшаяся раскрасневшаяся участковая:
– Саня, бомжедруг, какая сабля была у сторожа? Может быть, антиквариат?
– Он рассказывал, мол, родственники подарили, а кто конкретно, не знаю, вон сколько родни, опрашивайте.
– Опросим обязательно, некоторых допросим и с пристрастием. Паять умеешь, муженек? Саня, не красней, не идет тебе, об алиби лучше думай. А мужик-то до конца стоял, да силы, похоже, не равны, – вслух подумала Анастасия Петровна и распорядилась: – Кравченко, всех родственников и праздно шатающихся в автобус, он сейчас подойдет, отвезешь в отделение, капитану Маркову.
Повернувшись к Сане, мягко его подтолкнула:
– Пойдем навестим твоих мультяшных друзей. Представить в детстве не могла, что Лелик и Болек, когда вырастут, станут бомжами, и я буду допрашивать их об убийстве, – прыснула от собственных слов участковая и ускорила шаг.
Идти предстояло недалеко, но за это время в Саниной голове пронесся миллион мыслей. Эдика по-настоящему было жалко, поговаривали, что он многим помогал, занять до получки не отказывал, не говоря о земляках, которые с утра и до вечера тянулись в сторожку в надежде обрести помощь. Пусть земля будет ему пухом! Завернув за угол почти у самого подъезда разрушенного дома, Саня понял, что мир чудес и грез Уолта Диснея превратился в отборный ужас Альфреда Хичкока. В комнате, где обитали братья, в стене зияла огромная дыра. На земле валялись обломки этой самой стены с торчащей из-под нее ногой в кроссовке.
– Семеныч, тут, похоже, еще одно убийство. Как закончите, подтягивайтесь к развалинам. – Настасья Петровна встряхнула рацию, в ответ непонятно булькнуло. – Откуда, не знаю, кто, черт, не слышу, нога торчит по колено! – Она проорала последние фразы. – Так, может, за коленом и нет тела, ага, до связи. Саня, давай иди вперед, все-таки понравившуюся женщину нужно оберегать! – скомандовала Настасья Петровна, рукой приглашая в дом, на всякий случай расстегнув кобуру.
Деревянные лестницы пролетов скрипели жалобно и тонко. Прошла целая вечность, пока поднимались на второй этаж, а за углом ждала неизвестность со многими неудобными вопросами. Дверь в комнату братьев оказалась нараспашку открыта. После вчерашнего налета ее успели посадить на петли, но как-то однобоко, отчего вид двери был жалок и ненадежен, малейшее дуновение сквозняка вызывало зловещий и протяжный скрип. Посередине комнаты лежало тело Бориса, с выколотыми глазами. В неестественной позе, с запрокинутой за голову рукой, отсутствовала часть туловища, от подмышки до бедра…