– Как я люблю эту дорогу, – шепчет она, выглядывая в окно.
Мост словно утопает в подушке из розоватых облаков и густых горных склонов. А внизу синеет море… Беспокойное, выбрасывающее на берег барашки белых волн, оно сейчас так походит на меня…
– Потому я и поселился вдали от города, – выдавливаю хрипло. – Уверен, Заре понравится моя квартира. Она выросла в горах.
Зоя мгновенно вжимается в кресло и сникает. Каков идиот! Зачем я рассказываю ей про невесту? Со стороны кажется – я убеждаю Зою, что она существует! Разве оно ей надо? Ей было плевать на мои чувства тогда, плевать и сейчас… Чего стоит ее гневный опус, высказанный моей маме…
– Главное, чтобы невеста понравилась твоим родителям. Знаешь, раньше я наивно полагала, что это неважно, а теперь…
– Это неважно, поверь. Не мама же будет с ней жить.
– Она тебя так любит… Я почти уверена, что тетя Гаяна будет вас очень часто навещать.
Выхватываю ее грустную улыбку в зеркале заднего вида, чувствуя, как сердце сжимается от горечи… Толкается, бедолага, захлебываясь ядом вместо крови…
– Приехали. Я потом тебе такси вызову.
Зоя осторожно выбирается из машины, непрерывно потирая плечи. Ее подбородок дрожит, а из глаз струится болезненный блеск. Понимаю, устала… И наверняка голодная. Я почти уверен, что она не притронулась к больничной бурде.
Она сбрасывает с ног крошечные балетки и спускает с плеч рюкзак. Застывает на входе, стыдливо опуская взгляд. Не решается войти в мой дом, где ночевала сотни раз…
– Проходи, Зоя. Ты голодная? Хотя, конечно! Зачем я спрашиваю? Уверен, ты не ела их…
– Конечно, не ела. И… Очень голодная. Но ты можешь не париться. Мы сейчас быстренько все… обговорим и я… поеду домой, – у нее зуб на зуб не попадает.
– Зоя, иди в ванную, погрейся. Нехорошо, если мама увидит тебя в таком виде. Расстроится… Да и…
– Ой, спасибо. Я очень замерзла. Очень-очень, – улыбается она, вскинув на меня ясный взгляд. – У меня в рюкзаке всегда есть смена одежды. Приучила себя, когда Мишка родился. Так я пойду? – уточняет она, глядя на мою застывшую физиономию.
– Иди. Что тебе приготовить? У меня есть креветки, могу быстренько пожарить. Буквально пять минут и все будет готово.
– Отлично. Что еще может храниться в холодильнике у владельца рыбного ресторана?
Силуэт Зои растворяется в полумраке прихожей. Скрипит дверь в ванную, а дом наполняется ароматом ее волос и звуками музыки – я успел запомнить, под какие песни она купается. Прошлое не просто коснулось меня, оно ударило ногой в дверь и нагло шагнуло в настоящее… Я сам его впустил. Своими руками…
Откупориваю бутылку грузинского лимонада, нарезаю овощи, сыр и жарю креветки. Закатываю рукава и погружаюсь в готовку, не сразу замечая, что Зоя стоит в дверях. И как только ей удается так бесшумно ходить? И в чужие жизни вползать незаметно…
– Присаживайся, все готово.
Отворачиваюсь, стараясь не замечать короткой юбки и обтягивающей футболки. Боже, откуда у нее взялась такая грудь? Насколько я помню, в мою бытность ее не было. Наверное, Крест оплатил операцию по ее увеличению? Черт… Раскладываю креветки по тарелкам и сажусь за стол.
– Спасибо. И… извини меня за грубые слова на пляже. Это просто… Я не имела права плохо говорить о тебе, я…
– Зоя, ешь, а я вызову тебе такси, – бросаю сухо. – Не стоит поднимать эту тему. Все в прошлом. Я забыл обо всем и скоро женюсь.
«Груди, груди… Боже мой, как оторвать взгляд от них? Может, Зоя кормит своего сына? А я черт те что надумал…».
Прогоняю дурацкие мысли и споласкиваю посуду. Зоя устраивается на диване и строчит кому-то сообщения. Мою плиту, сковородку, убираю продукты в холодильник и… болтаю всякую чепуху, чтобы показаться серьезным:
– Я уже подписал договор с Либерманом. Он завтра же приступит к расследованию, запросит материалы дела, осмотрит место происшествия.
– Угу, – отвечает Зоя.
– Уверен, что доказать твою невиновность будет несложно – возле офиса полно камер, да и люди тебя могли видеть.
Она молчит. Я вытираю руки полотенцем и поворачиваюсь. Подтянув ноги к животу, Зоя спит.
– Зой?
Подхожу ближе, почти не дыша. Опускаюсь на корточки и склоняюсь к ее лицу. Ее длинные, закрученные на концах ресницы подрагивают, прядь у виска шевелится от теплого дыхания. Господи, что же ты наделала, дурочка? Почему, за что, зачем? Задыхаюсь от предательской, болезненной нежности, затопившей душу… Какая она сейчас милая, прекрасная, беззащитная. Жалко, что только, когда спит… Усилием воли поднимаюсь с колен и накрываю Зою теплым одеялом, лежащим на кресле.