Волк подошёл к Макару, ткнул его мордой в живот, а сам отправился вглубь леса. По всем правилам, наказать псов этих надо. И если правильно в голове у Макара все ниточки сошлись, то за этим волк и пошёл. Это работа его, первостепенная работа.
Теперь и им пора уходить.
Только одно дело было у Макара. К бабке Вецене по-разному можно относится, но никогда ещё она Макара не подводила. Сон ли это был, видение ли, навеянное Силой, но помнил его Макара. И от того и выполнил его беспрекословно. Забрал он клык Бера, мёд едящего.
Много поверий было связанных с клыком медвежьим. Многие охотники из их деревни носили пояса с нашитыми клыками, а ночью их под голову клали, чтобы дух медведя защищал их и в темное время.
Подвешивали клыки к колыбели. Просили Бера караулить чадо малое, сильным просили сделать и смелым, как он сам, да чтоб по правильной тропе всегда ходил.
Да, и в родительском доме есть клык свой. Всю жизнь, как себя помнит Макар, клык этот, в косяке входной двери торчит. То защита, сильная защита семьи и дома.
Весь вечер Макар работал с клыком.
Отскоблил его ножом, потом наждачной бумагой легкой прошёл. Взял шнур, обвязал его узлом вокруг клыка и готов оберег для Волчонка.
После ужина, когда спать готовится стали, Макар и поймал момент для подарка своего.
— Я хочу дать тебе одну вещь, Беловук. Раньше, в далекие времена, оберег был высшей защитой от злых духов, от всякого зла и несчастья, а ещё силу он дарил обладателю своему. Верили, что оберег спасёт и сохранит от всего дурного. Верить в это, твоя воля. Но иногда человеку нужна всего лишь маленькая помощь и все он одолеет, со всем справится. Пусть этот оберег и будет для тебя этой маленькой помощью.
Макар аккуратно надел клык на шею мальчику.
— Война, охота, Сила, — тихо зашептал Макар. — Война внутри тебя, добро и зло борются. Чистый источник запоганили, но должен он очиститься. На охоте есть жертва и охотник. Не жертва ты, горе твоё кровью очистили. Сила твоя в этом клыке, как рассыпется он, так и силу обретёшь, а с ней и спокойствие придет.
Беловук вздрогнул всем телом, от Макара отстранился. Из глаз его слезы градом полились. Он хватал ртом воздух, точно задыхаться стал, из горла его звуки вываливаться стали, громкие, лающие, надрывные.
Господи, как же хотелось прижать его к себе, ласкать его и нежить. Всю боль его и отчаяние ласками этими забрать или хотя бы облегчить страдания его.
Беловук проплакал всю ночь. Сдерживал себя, в подушку выл, но в ночной тишине рыдания эти, казалось, разносились на многие километры.
Макар тоже не сомкнул глаз. Вместе с мальчиком своим переживал эту страшную, долгую ночь.
А за окном шёл дождь, сильный, холодный. Молнии на мгновение прогоняли ночную чернь, а после сильные раскаты грома, заглушали всхлипы ребёнка.
Природа рыдала и выла, грохотала и взрывалась вместе с маленьким мальчиком, уже хлебнувшим совсем не детские страдания.
Нет ничего лучшего, чем слезы. Они избавление. Избавление от страхов и боли, от ужасов прошлого и неизвестности будущего. Они природное снадобье, которым владеют все.
Но не все им, почему-то лечатся.
32
Макар проснулся, когда солнце уже было высоко. Ярко в избе было, аж глаза слепило. Не заметил он, как заснул и не понимал, как вообще заснуть смог.
Макар подошёл к Беловуку, тихо наклонился к нему, в лицо всматриваясь. Он припухший весь был, веки красные, тяжелые. Пол дня не будил его, жалел. А когда вечереть стало, заволновался.
Подошёл к нему, ещё раз посмотрел внимательно. Руку на лоб приложил, а он точно печка в самые холода, раскалённый весь.
Макар, растерялся, по избе как болван забегал. За что хвататься не знает. Как впервые раз жар у кого увидел.
Потом успокоиться себя заставил. Холодную, влажную тряпку на лоб положил, питьё сделал. Только в Беловука ни капли ни попадало. Всё обратно из него выходило.
Макар всю ночь рядом просидел, беспомощно на мальчишку глядя. Не помогало ничего. Жар крепко держал.
А потом, как прозрение пришло. Что же он, окаянный, глупый, да неразумный такой. Сила! Вот к чему впервую очередь обращаться надо было.
Макар положил ладонь на голову Беловука. Аккуратно, нежно стал вливать Силу в мальчика.
И пришло облегчение, и Волчонку и ему. Жар стихал.
Так они два дня и промаялись. Два дня Макар в мальчика Силу вливал. Волк тоже рядом был. Как два санитара дежурили подле Волчонка, выхаживали, точно мамки чадо своё.
На третий день жар окончательно ушёл.
Беловук оживать стал. Не спал теперь целыми днями, просто лежал, вялый, слабенький и мокрый весь.
Макар сел рядом, озабоченный и серьёзный. Волк тоже рядом был, морда его на ногах Волчонка лежала.
— Беловук, мне тебя переодеть надо и обтереть насухо. Пот, болезнь твою выгоняет, его на теле держать нельзя.
Сказал и ждёт. Готов был, что мальчишка опять шарахнется от него, как от прокаженного, но Беловук лежал спокойно и смотрел открыто как-то, по-доброму что ли.
Потом неуклюже, слегка качаясь, присел на лавке и руки кверху вытянул.
Макара захлестнула волна облегчения. Неужели, ниточка между ними завязалась, такая долгожданная ниточка доверия.
Макар стянул мокрую, липкую одежду, обтер насухо и надел на мальчика свежее белье.
— С Русаем побудь. Я в мыльню схожу, сполосну одёжу твою. Не хочу, чтоб болезнь в доме копилась. Смою её проклятую.
Макар вышел из избы. Солнышко чудно пригревало. Хорошо было. Полной грудью вздохнул Макар и в мыльню потопал. Там яростно, на три воды одежку Беловука выстирал, да в дровянике повесил. Пусть продувает.
33
Приближался праздник трёх костров, день когда Макар родных своих навещал.
С радость ждал он этот день и с печалью великой. Ещё год назад семья была полная, ещё год назад мама с ними была. Последний раз он её тогда видел.
Макар зашёл в дом, вдохнул запах родной, отца приветствовал, завсегда первого отца привечают. Мама стояла и ждала когда к сыну и ей прикоснуться можно будет и дождавшись уже не отпускала.
Никогда мать не сдерживала себя в ласках, ни в детстве, ни во взрослой жизни детей своих.
— Чадо в любви взращённое, силу имеет великую и крепкую веру в себя.
— Излишняя любовь, как и равнодушие-клетка для ребёнка. Из неё потом, ой, как тяжело вырваться.
— А я лишнего не даю и до конца не заполняю.
Извечный спор матери и отца. Всю жизнь он Всемилу придерживал в чувствах её, хоть и сам детей своих украдкой нежил.
Другая встреча в этом году будет, но на смену одной Всемиле — другая пришла. Первый раз дочку Светозары увидит. Маленькую Всемилу, в честь бабки названную.
Все мысли у Макара о встречи были. Но Сила его новая отвлекала, будоражила и кипела в нем, точно чугунок на печи с закрытой крышкой. Выход ей нужен был.
Пока Беловук не окреп ещё после болезни, Макар оставлял его в избе. Аккурат у окна посадит, а сам на поляне с волком Силу свою новую пробует. Беловук, как зритель у них был, во всех глаза наблюдал.
Макару никогда так интересно и увлекательно не было. Тоже чувство было и в детстве, когда отец охоте его учил. Макар всегда любил что-то новое узнавать. «Не стыдно не знать, стыдно не учиться»- всегда так Русай приговаривал.
Волк долго между березами ходил, к каждой боком прикоснется, постоит, послушает дерево. Макар за ним. Тихие были деревья, здоровые. А потом точно прилип Русай к березке одной. Макар к ней ладонь приложил. Старое дерево, шумное, болезное. Но помочь ему можно, с их помощью оно ещё несколько лет глаз радовать будет.
Волк на несколько шагов от дерева отошёл. На Макара посмотрел, мол наблюдай, парень, учись.
Медленно, откуда-то из груди волка стал выходить Туман. Плотный, густой, глубокого молочного цвета. Широкий туманный столб направился к дереву, он аккуратно проник в землю и уже оттуда, из самых корней, по спирали стал обнимать березу. Туман пополз по стволу вверх, окутывая его точно покрывало. Достигнув вершины, он начал исчезать, казалось, само дерево втягивает его в себя.