Макар встал, к печи подошёл, дров в топку забросил. Затрещали поленья. "К морозу" — подумал Макар. На лавку сел.
Внешне Макар спокойный был и не скажешь, что до одури тошно ему сейчас. Внутри скрутило все, аж дышать трудно стало. Хотелось орать, выдрать ком этот, который в горле у него сейчас камнем стоял.
— Давай к мирянам уйдём, — каким-то чужим голосом сказал Макар. — Возьмём сиротку себе. Не одного возьмём, если хочешь. Как родного воспитывать будем. Помнишь о чем врач говорил нам. Есть выход Беляна! Есть!
— Мне чужого не надо, коли я сама родить могу. Нас разведут Макар, даже никто криво не посмотрит.
В деревни у них развод только в одном случае возможен был: если пара бездетна. Дети считались безусловным благом, божественной милостью. В этом и был смысл семьи. И если бездетная пара хотела разойтись, так тому и быть. Сходились с другими и дети появлялись. И такое бывало.
— Староста наш с бабкой Баженой, почитай сорок лет уже в пустую живут. И живут же, — подходя к Беляне, сказал Макар. — Люблю тебя, Беляна. Все для тебя сделаю.
— Как же ты не поймёшь, что мне ничегошеньки не надо. Время мое и здоровье женское бежит, Макар. Мне рожать быстрее надо.
— Не уж-то, сможешь с другим жить?
— Смогу, — твёрдо сказала Беляна.
Макар сел рядом, руками лицо потёр. Грубо и жёстко, как — будто проснуться хотел.
— Я с чужой бабой не то что лечь рядом не смогу, я глядеть на неё не в силах буду.
— А я ради ребёнка с чертом лягу. Всё, Макар, я сказала своё слово.
Всю оставшуюся ночь, лежали рядом и молчали.
Потом Макар одно время винил себя, что легко так отпустил. Так легко лишился человека, без которого не мог дышать. Но не силой же её держать. В этом уж точно смысла не было никакого.
Рано утром Беляна ушла в родительский дом.
— Я благодарна тебе, Макар, за жизнь нашу безбедную. Ни словом, ни делом ни разу меня не обидел. — уже уходя, сказала Беляна. — А ещё благодарна тебе, что не виним мы сейчас друг друга в бездетности нашей. Никто в этом не виноват. Всё ты сделал, чтобы дети у нас были, да только ведать не от нас это зависит. Прости меня, Макар.
Макар стоял и смотрел ей вслед.
Думал только о том, чтобы не вцепиться в неё, умоляя остаться. Он должен её отпустить, если сама так решила.
Она медленно шла по двору, отворила ворота и тихонько их закрыла. Как не навсегда ушла. Как — будто по делам свои бабьим вышла.
Через пол года Беляна за Мирослава вышла. Жена его три года назад в родах умерла. Не смогла разродиться, так с младенчиком и ушла.
А отпустил он Беляну, по — настоящему отпустил из себя, когда встретил её поздней осенью у реки. Случайно сошлись, не искал он с ней встреч никогда. Ни к чему это было.
Она стояла в шаге от него, но далека была как никогда. Стояла счастливая, светилась вся! Он её такую и не видывал никогда.
— Поздравляю, Беляна, — только и смог выдавить из себя Макар.
Беляна зарделась и руки её опустились на слегка округлившийся уже живот.
Макар правда был рад за неё. Ни на секунду дурной мысли в голове не родилось. От чистого сердца здорового чада ей желал.
После этой встречи Макар заболел. Нет, физически он, слава Богу крепок был. Заболела душа у него. Ничего не хотелось, казалось все душевные силы из него уходили. Как баба расклеилась, и не знал, что с мужиком такое бывает.
Долго думал Макар, ночами не спал, думал.
Потом к отцу в дом жить ушёл, не в силах одному находится в доме, где они с Беляной жили.
Мать переживала очень. Видела, чувствовала, что с сыном её. На разговор пыталась вывести, но Макар молчал. Всё в себе держал.
— Поговори с сыном, Болеслав, — по несколько раз на дню, только с этим и приставала к мужу. — Он послушает тебя! Сил же нет терпеть его муки.
Но отец молчал, только один раз, как только переехал Макар к ним, сказал:
— Одно должен знать. Чтобы ни случилось у тебя в жизни, чтобы не произошло, дом этот тебя всегда примет. Любое твоё решение поддержу. Понимаешь, о чем говорю, Макар?
— Понимаю, тятя.
И всё. Больше отец к сыну не лез. Взрослый, сам разберётся в себе, сам решение найдёт. И Макар, был благодарен ему за это.
4
Макар в мастерской работал, когда услышал собак. Такой лай подняли, точно их черт по двору гонял.
Вышел во двор, на собак зыркнул. Они умные, охотничьи, с одного взгляда понимают. Притихли, но рыкают на ворота, скалятся.
Макар к воротам подошёл, да ещё издали увидел, что в приоткрытой калитке платочек синенький маячит. Макар только вздохнул тяжело.
Бабка Вецена была на селе знаменитостью. Сколько ей лет никто не знал. Вечно старая, вечно странная. Много знала, помнила, но и много пустого говорила.
— Мать напротив, у тётки Млады, — сразу сказал бабке Вецене Макар.
— А я знаю, Макарушка, знаю, — ответила бабка и стоит, улыбается, на Макара смотрит не отрываясь.
— И отца нет, — медленно, точно дитю объясняет Макар.
— И это знаю, Макарушка.
Макар тяжело вздохнул, на мастерскую оглянулся.
— Я работаю там, баба Вецена.
А она, как и не услышала, тихонько в калитку шмыгнула и заговорила.
— Сегодня приснился сон мне. Про тебя, Макарушка, сон. Странный, не понятный! Да, только меня не запутать. Знаю, что тебе делать надо, знаю, — и опять стоит, смотрит. Точно ждёт, что Макар расспрашивать будет.
Да только Макар стоял и молчал. Нет ему дела до бабкиных снов. Глупостями никогда не занимался.
А Вецена не унималась. Её и расспрашивать не надо, сама все как на духу выложит.
— Меня, Макар, замуж-то тятька выдал и не спросил. Не любила я мужика своего, ой как не любила. Чёрный, гнилой человек был. А мамка моя всегда говорила, что баба всё стерпит, ко всему притрется, главное, чтоб в постели не противен был. Вот ведь, права матушка была. Пусто было вот здесь, — тоненькими, сморщенными пальцами своими, в грудь себе стояла, била, потом медленно рука её на живот легла. — А от того и здесь все себе иссушила, такой грех на себя взяла. Все удивлялась, как Бог не наказал-то меня. Как жить-то дал. А Бог наказал. Он, Макар, меня страшно наказал. Век землю топчу одна одинешенька, как неприкаянная, как проклятая. Всех схоронила, всех пережила.
Любови приходят и уходят, и мужики меняются, а дитё всегда при тебе. Самое главное, это в жизни. Дура была молодая, не ведала, что от такой благодати отказываюсь. Ну, и пусть, что не от любимого, от чёрного и злого. Зато мой! Родненький!
Вецена маленькая была, точно по локоть ему ростком-то. Макар смотрел на неё сверху вниз и думал: «Зачем она ему это говорит? Не жалости просит, не сочувствия. Нет, другое тут».
Глаза её, белесые, точно выцветшие, смотрели на Макара и впрямь не печально. Смотрели с вызовом, воинственно что ли. Первый раз он такой бабку Вецену видел.
— Я пришла сказать тебе, — и палец в грудь Макару упёрла, с силой так, ощутимо. — Не смей винить, да дурного желать бабе, которая дитё выбрала. Ты, Макар, счастья бабе пожелай. И гордись силой её. Не просто решение это ей далось. И муки-то хлебнёт. Ой, хлебнёт. И мамка моя опять права окажется. Но будет у неё доченька, которая всё скрасит, столько счастья и благодати ей даст, что на всю жизнь хватит. А что в будущем будет, то не ведомо вам. Оно так крутанёт, что глаза выше лба будут. Знаешь, Макарушка, иногда надо стоять насмерть, а иногда — бежать со всех ног, и это не будет трусостью. Беги, Макарушка, беги! В хоромину тятькину лесную. Это только правильно сейчас! А когда воротиться, тебе странность твоя подскажет.
Сказала и шмыг за калитку, только платочек синенький мелькнул и нет бабки.
Макар развернулся и пошёл в мастерскую. Встал у верстака и замер. Так и простоял, пока мать от тетки Млады не вернулась, да обедать не кликнула.
Несколько дней Макар думал, тяжело ему это решение далось. Но другого для себя он будущего и не видел.
— Позвольте, тятя, в вашей избушке пожить, — рано утром, чистя от снега, задний двор, спросил у отца Макар.