— Тяять, а расскажите, как Макар коров боялся, — весело предложила Чаруша.
Все так и прыснули, уж больно все любили, когда отец им про детство их рассказывал.
Чаруша всегда первая эти разговоры начинала. За воротами тиха была, слово не вытянешь, а в семье самая хохотушка, да задира.
Отец тоже улыбнулся, на Макара посмотрел, прищурился.
— А помните, как Яролик в болоте утоп, — вставила, сквозь смех Забава.
— Помню, — просмеявший сказала Чаруша. — Забегает Дарьян, глаза огромные, губы трясутся и говорит не своим голосом: «Яролик в болоте утоп». Мама на дворе готовила, да так полный чугунок похлебки и слила на землю. Мы все, как вкопанные встали, как столбики замерли. И тишина такая, что слышно, как комар пищит. И заходит утопленичек наш. Мокрый весь, няшка болотная на нем, в волосах трава.
— Помним, помним. Потом неделю сидеть не могли. Да, брат? — толкнув Дарьяна, отозвался Яролик.
— А как водой колодезной себя на спор обливали, помните?
— Это я помню, — напустив на себя суровый вид, сказал отец. — Потом все с жаром лежали. И отругать-то было не кого.
— Не все, — тихо добавила Светозара.
— Да, ты просто маленькая была, до колодца дотянуться не могла, — потрепав за щёку Светозару, сказал Макар.
— А помните, как мы все Макара боялись? Думали, что он волк, — залилась звонким смехом Чаруша.
Макар замер на секунду. Улыбка медленно с его лица стекла.
— Почему волк? — тихо спросил он.
— Встретила Чаруша как-то бабку Вецену, — начала Забава.
Вдруг с полки чашка упала, на мелкие черепушки разлетелась. Все аж вздрогнули дружно. А Всемила маленькая, так и зашлась плачем. Спала она крепко, да звук резкий напугал малышку.
— Тише, пузырь, тише, — тихонько зашептал ей отец и отошёл убаюкивая внучку.
Светозара пошла за веником, а Забава продолжала.
— Так вот. Вецена ей и говорит: «Как ваш волк поживает?». «Какой волк?» — недоумевает Чаруша. А бабка Вецена улыбнулась и шепнула ей на ушко: «Макарушка ваш — волк». И пошаркала себе дальше. Чаруша домой прибежала и рассказала нам. Мы, Макар, за тобой два дня следили и днём и ночью. Дежурство даже устанавливали, всё поймать тебя хотели, на делах твоих волчьих.
— И ведь поверили! Да? — качая головой, сказал Яролик.
Все дружно засмеялись. Даже отец смеялся. А Макар напрягся чуток. Вот языкатая баба, зачем спрашивается такое сказала.
— Посмеялась тогда бабка Вецена над нами, — утирая проступившие слезы, сказал Дарьян.
— А помните грозу! — спросила Светозара. — Я такой грозы больше и не помню. За всю жизнь свою никогда такого не видела.
— Мы с речки бежали. От забора до забора. Молнии прямо в пятки были, — подтвердил Яролик.
— Только это не смешно, Светозара. Это страшно было. Жуть какая-то, — добавила Чаруша, поёжившись.
— Да, страшно. Но я это запомнила на всю жизнь. Секунда и нет тебя. — тихо вставила Светозара.
— Но смешных моментов было больше. Да? — обнимая Сетозару, спросил Макар.
— Да! Хорошо жили, весело, — как-то грустно сказала Светозара.
— А сейчас тебе, что плохо живётся? — спросил отец.
— Не плохо, тятя. Хорошо живётся. Но порой смотрю на детвору нашу и тоже так хочется с ними побегать.
— Так бегай, — улыбнулась Чаруша. — Я бегаю, когда никто не видит.
Все посмотрели на Чарушу и прыснули от смеха. Никто и не сомневался, что она бегает, во ей — Богу, не сомневались.
Долго они сидели в доме отцовом. По домам расходились по темноте уже.
Макар счастливый был. До одури соскучился по всем. Насмотреться, надышаться, наслушаться родными не мог. Отпускать не хотел, да дети уже на лавках должны были лежать, а родители всё чаёвничают.
Беловук тоже счастливый был. Хоть и хорошо ему было с Макаром в лесу, но столько живого, детского общения Макар ему дать не мог.
Заснули, только голова лавки коснулась.
41
Утро в деревне, сильно отличалось от лесного утра.
Собаки лаяли. Петухи кричали. Звякало всё вокруг, стучало, мяукало.
В лесу тоже свои звуки были, но были они нежнее что ли, естественней.
Макар проснулся поздно. Редко так долго бока давил.
Беловук на подоконнике висел, в окно уставившись.
— Доброго здоровья, Волчонок. Давно встал? — приоткрыв один глаз, поприветствовал его Макар.
Беловук вздрогнул всем телом от неожиданности и резко повернулся к Макару. Глаза горят, улыбка на пол лица.
— Пришла, — тихо, одними губами, прошелестел мальчик. — Она пришла.
Макара, точно ветром с лавки сдуло. Как дурной по избе забегалодеваясь.
Запах её, тепло её, быстро бьющееся сердечко, все чувствовал Макар, всё слышал.
Она пришла. Сама.
Макар остановился на мгновение.
Закралось сомнение, а может не остаться пришла, а пришла чтобы вновь уйти?
Отогнал мысль непрошеную и вышел на крыльцо.
Беляна стояла спиной к нему, с отцом о чем-то говорила. Потом, толи его почувствовав, толи скрип двери услышав, медленно повернулась к Макару.
Тишина навалилась со всех сторон. Сила тонко заныла и к Беляне потянулась. Не заметил Макар, как отец со двора пропал, как Беловука с окна сдуло. Только Беляну видел, только ей дышал.
Подошёл он к ней, очень близко подошёл. Не простительное, малое расстояние. На таком с чужой бабой не стоят, да, только не чужая она ему, совсем не чужая.
Они долго молча смотрели друг на друга, будто изучали, привыкали друг к другу заново. Глаза её медленно поволокой покрывались, сморгнёт и капли по щекам побегут.
— Столько сказать хотела, — прошептала Беляна. — Столько мыслей было. И где они?
— Может и не надо ничего говорить, — так же тихо, предложил Макар.
— Надо, — твёрдо сказала Беляна. — Я, Макар, только за одно прощение у тебя просить буду. Что боль тебе причинила. Шибко больно тебя было, знаю. Но за жизнь свою с Мирославом и семью нашу — извиняться не буду. От союза этого, самое дорогое у меня появилось, Доченька моя появилась. И извиняясь за брак с Мирославом, получается извиняюсь я за её рождение. Будто стыдно мне и противно, что появилась она на свет. Господи! Всё путается.
— Понимаю я, Беляна, понимаю, — перебил её Макар, а потом прибавил. — Шепнула мне бабка одна, слова верные после ухода твоего: «Не смей винить, да дурного желать бабе, которая дитё выбрала. Ты, Макар, счастья бабе пожелай. И гордись силой её». И я желал, каждое мгновение, счастья тебе желал.
— Олеля — всё для меня Макар. Она мой воздух. Сможешь чужое дитё полюбить? Сможешь, глядя на неё, не вспоминать ни о чем?
— Смогу, Беляна, — твёрдо ответил Макар.
— Ты понимаешь, что во грехе жить будем? Не разведут нас с Мирославом. Не простит и не примет нас деревня.
— Любовь-это не грех, Беляна. Здесь не останемся, через пару дней в лес уйдём. Согласна?
— Согласна, — прошептала она и прильнула к нему ласково.
Макар обнял её крепко, точно боялся, что пропадёт, как видение растает.
— Ты же понимаешь, что теперь я тебя никогда не отпущу.
Она закивала головой и сильнее вжалась в него.
42
Прошло два дня.
Тишина была от старосты. Не вернулись ещё мужики из Осиповки.
Неведение это тревожило Макара. Ждать — это самое трудное, особенно когда от тебя ничего не зависит.
Макар честно Беловуку сказал, что из Осиповки вестей о нем ждёт. Мальчик внимательно выслушал и побежал по делам свои детским. Ни на мгновение ни испуга, ни радости от встречи с родственниками не было.
Странно это Макару показалось, но он не стал выпытывать у Беловука ничего. Придёт время, придут новости, вот и поговорят.
Всё это время, Макар Беляну не видел, решили они не маячить на людях. Не к чему это, злить, да разговоры пустые рождать в них.
Хорошо было на душе у Макара, вот решить ещё благополучно дела с Волчонком и мир в душе тогда его будет. На долго, навсегда.