— Остался один вопрос, Избранный.
— Ты оставил потомство?
— Оставил нить свою?
Макар остановился, медленно повернулся к Хранителям и тихо сказал:
— У меня нет и не будет своих детей.
Великаны заволновались, зашептали.
— Это не допустимо!
— Ты владеешь Серебром, ты обязан передать его.
Мы слабеем!
— Это не возможно!
Ты обязан!
В легенде нить не прерывается!
Это не возможно!
Шёпот этот проникал в самое сердце. Он заставлял, принуждал Макара подчиниться.
— Я. Выбираю. Любовь, — выделяя каждое слово, сказал Макар.
Он вышел из круга, никто не остановил его. Хранители молча выпустили его в мир.
Макар понимал, что они правы, он должен передать Силу, должен породить потомство. Но ещё он понимал, что потеряет самого себя, потеряет эту самую Силу и Серебро, если пойдёт против себя, если откажется от Беляны.
Макар спустился с горы. Взял вещи, спрятанные под ветками, которые приобрёл у мирян и быстро пошёл в сторону своей избы.
До позднего вечера, вершина горы была окутана Туманом.
До позднего вечера Хранители держали слово.
Они были довольны. Они были рады.
Избранный сделал свой выбор!
Легенда сбывается.
Будь покоен Мир — пришло истинное Серебро.
47
Макара гладили по голове, легонько, мягко. Прикосновения эти были почти незаметны, от того сон не отпускал, держал крепко.
Рядом повернулась Беляна. Тихо зашептала:
— Это не подождёт до утра, Беловук?
Макар заставил себя приоткрыть глаза.
Рядом с ними стоял Волчонок.
— Ты чего не спишь? — тихо, чтобы не разбудить Олелю, спросил Макар.
— Пойдём со мной, — коротко ответил Беловук.
Макара сел на край лавки и внимательно посмотрел на него.
— Что случилось, Беловук?
Мальчик молчал, только глаза блестели в темноте. Он медленно поднял руку и тихонько стукнул Макара по груди.
Тук-тук-тук.
Макар мгновение смотрел на Волчонка, а потом молча встал, оделся и они вышли из избы.
Беловук к сарайке подошёл. Сел на чурку. Макар рядом присел.
— Ну, выкладывай, что за тайны у тебя.
Беловук молчал. Смотрел куда-то в темноту и молчал.
— Ты мне рассказать что-то хочешь, — утвердительно сказал Макар.
— Нет.
— Тогда зачем мы здесь?
— Мне Сила ваша нужна. Я вспомнить хочу.
— Что вспомнить? — медленно проговорил Макар.
— Всё.
Макар подхватил мальчика и усадил к себе на колени. Распахнув фуфайку, прижал к себе, согревая и обнимая его.
— Я не знаю, как до воспоминаний дотронуться, Беловук.
— Пожалуйста, — прошептал мальчик.
Макар почему-то не боялся. Была какая-то твёрдая уверенность, что не навредит он мальчику. Не подвергнет его опасности, не сделает больно.
— Думай о том, что тебе вспомнить надо. А если захочешь остановиться, просто скажи.
— Я скажу слово «волк»
— Волк? — Макар усмехнулся. — Ладно! Пусть «волк» будет нашим условным знаком. С чего начнём?
— С мамы.
Макар замер на мгновение.
— Тогда думай о ней, сынок, думай.
Медленно положил свою ладонь Макар на грудь Беловука. Медленно Силу призвал.
Всем сердцем он любил этого мальчика. Всем сердцем желал ему облегчения и мира душе его.
Медленно, тонкая ниточка Серебра скользнула к Волчонку, обвивая его, точно кокон.
Беловук вздрогнул.
— Не бойся. Закрой глаза. Серебро не причинит тебе боль. Серебро-это я, Беловук.
Беловук
Весея была глупа.
Отец грешил на родову жены. Жена — на тяжелые роды. Оба эти утверждения могли бы быть правдой.
У жены в роду были слабоумные, да и роды её, действительно были тяжелые и долгие.
Девочка родилась слабенькой и все уверены были, что не сдюжит.
Но она выжила.
С пяти лет только понятно стало, что не как все она.
Со стороны, ребенок, как ребёнок. Если рот не открывала, так по ней и не подумаешь, что дурочка. От того она и держала свой рот закрытым, с детства мать цыкала, да затыкала, вот и привыкла.
Так до семнадцати лет только глаза свои красивые и лупила улыбаясь.
Работать была обучена. Силы в ней было много, помогала семье знатно.
В конце лета это случилось.
Бродила Весея по лесу, собирательством занималась, да на пути парнишка приключился. Кто он, с какой деревни забрёл, неведомо.
К вечеру только Весея домой пришла. Глаза горят, улыбка на пол лица, точно на иголках, на месте усидеть не может.
Всю неделю она на полянку ту хаживала, до вечера сидела парня, ждала. А его и след простыл. Только ей, ведать, продолжения хотелось, ему и одного дня любви хватило.
Мать разговоры с дочерью не вела. От куда появляются дети, да и вообще про женский организм Весея мало что знала. Мать рассудила так: «кто ж на дурочку позарится». Лишним голову девчонки не забивала, шепнула только про дни женской нечистоты и будет с неё.
Поэтому на расширение талии и внезапную полноту, Весея не обратила внимания. Талии отродясь не было, да и в теле всегда была, а тут зима, одёж много, никто не чухнул, никто не заметил.
Когда Весея почувствовала шевеление внутри себя-испугалась. Рыбу страсть как любила, вот и в голове у неё сложилось, будто рыба там плескается. Всю ночь думала лежала, как проглотить — то её смогла, когда?
Нечего не надумав, так и стала жить с рыбой в животе.
Рыба росла. Уже не плескалась, а шевелилась. Перевалится на один бок и давит внутри, точно тесно ей там.
Весеи было приятно. Какой-то теплотой отдавали эти шевеления, иногда аж сердце замирает, как хорошо.
Рожать Весея начала прямо в доме.
Стаяла у печи, блины жарила, так там её и скрутило. Мать сразу и не сообразила, потом только поняла, от чего дочь крутит-то так.
Весея родила легко и быстро.
Когда увидели младенчика, с минуту все не шелохнувшись стояли.
Мальчик был белый весь, как молоко. Ни волос, ни бровей, ни ресниц, ничего этого не было, даже пушка никакого.
Мать Весеи пятерых детей родила, за всю жизнь повидала много младенчиков, но такого видела впервые.
— Это чудовище белое, беду принесет. Не правильный он, не Бог его дал, не Бог, — тихо ночью шипела она мужу. — Нельзя их в деревне оставлять, нельзя чтоб известно про срам её стало. А если увидят его, то дом спалят, ей-Богу, спалят.
— Так что делать-то, — вторил ей муж.
— Кабы раньше узнала, извела бы. Да что об этом сейчас говорить-то.
Баба помолчала. Муж рядом лежал, да вздыхал тяжело.
— Мы их бабке Поле отдадим. По тихому перевезем и делу конец. У мирян, не замужней родить, не срам.
Баба завошкалась, рада была своим мыслям.
— И что, крестить даже не будем? — испуганно зачистил мужик.
— Здесь не будем. Как ты себе это вообще представляешь. Молчи лежи!
Мальчика назвали Беловуком. Не местное, странное имя, но Весея уперлась и не сдвинуть.
Через неделю роженицу с младенцем свезли к мирянам.
Бабка Поля была дальняя родственница матери Весеи. О родстве этом вспоминали редко, когда это было выгодно одной из сторон.
Бабка Поля была любитель выпить. Пила аккуратно, по деревне не шаталась в таком виде, от того многие и не знали о её пристрастие. Выпьет и спит, как убивая, ни чем её в этом состоянии не поднять.
Весея устроилась хорошо. Бабка ей комнату выделила, в ней она с младенчиком своим и жила.
Первый год мать от Беловука не отходила. Бабка только и удивлялась. Всегда чистенький, накормленный, всегда улыбался мальчишка.
Волосики беленькие наросли, реснички, да бровки. Хорошенький, как молочком умытый.
А потом раз посидев с бабкой, второй и сама того не поняв, Весея полюбила эти задушевные посиделки с горячительным.
Деньги водились всегда. Родители, хоть и избавились от дочери с внуком, но поддерживали их финансово. А где денежки и беленькая, там и компания.