Минуло времечко, уж и год пролетел, а подумаешь, и кажется — вчера только было. Перед глазами встало все, как в тот день. Я хорошо помнила свой страх, и волнение, и как пересиживала грозу под елкой… И воеводу, как из ниоткуда взявшегося. Ах, как же я тогда перетрусила, увидев его возле озера! Мне, дурехе, было невдомек, зачем он нарочно все так подгадал, чтобы не попалась я никому из девятерых. Самолично присмотреть вышел. Я никогда у него о том не спрашивала, а он не говорил, но сейчас, стоя среди других наставников, мне вдруг пришло в ум — а ведь он думал хоть так меня не пустить, куда лезла напролом. Оборонить девку глупую, от опасности защитить… Верный способ нашел. Рассчитывал на то, что с ним всяко не справлюсь. А я вот, поди ж ты, смогла. Подумать как следует — до сих пор диву даюсь. Или на то была особая воля Богов?.. Как хочешь, так и рассуждай. Отчего же тогда он улыбался Славомиру, когда вышел из лесу с оцарапанным мной плечом?..
Когда на поле появился первый отрок, а за ним и кметь, его нашедший, мы затаили дыхание, вглядываясь — справился ли? Воин посмеивался в усы и еще издали поднял руку, исчеркнутую мечом, показывая — достал! Чумазое лицо отрока светилось радостным изумлением. Небось, до конца сам не верит еще, что сдюжил. Наверно, я тоже выглядела тогда точно так же — те же горящие глаза и усталость напополам со счастьем. Богуслав, наставником ему бывший, довольно хлопнул парня по плечу, потрепал по макушке — верил, мол, справишься.
Один за другим возвращались ребята с настигшими их избранными, и каждый был удачлив. Только Твердяты моего все не было. Час ли, другой прошел — немудрено было взволноваться. Я все чаще с тревогой поглядывала на Бренна, но он был все так же спокоен. Ему, как всегда, было лучше нашего ведомо, когда стоит тревожиться, а когда нет.
Я уже почти перестала надеяться на добрый исход, как наконец показалась из лесу рыжая бедовая голова. Я разом выдохнула и напряглась, силясь угадать, как разрешился поединок. Подошли ближе и я разглядела — у кметя плыло по бедру кровавое пятно и на штанине была прореха. Молодец Твердята, сумел! Я чуть не завизжала от радости. Хотелось прыгать и хлопать в ладоши. Воевода скосил на меня смеющиеся глаза и подмигнул — ну, кому сказывал, справится?..
Твердята глядел с гордостью, и когда я чуть не бегом кинулась поздравлять и обняла за крепкую шею, шепнул мне:
— Не посрамил тебя!
Вслед за мной ребята принялись обнимать заморенного и грязного парня, хлопать по спине, а побратим, нашедший его, весело сказал:
— Еле догнал его, улепетывал по кустам, что твой заяц. У наставницы своей выучился, прыткий!
Ребята с шутками повели отмывать и кормить удальца. Я глянула на воеводу — он улыбался, глаза смотрели светло. Мне сделалось так легко и радостно, будто это я сама сдюжила, не ударила в грязь лицом.
Ожидало Твердяту третье испытание в святой Перуновой храмине, но теперь я уже не боялась. Прошел первые два — гляди в глаза могучему Богу смело. Сам приглядывал, батюшко, убедился — справный будет воин. Прими в дружину!
Конечно, я не могла не вспомнить, каким мне явился в неметоне суровый воинский Бог. Однажды я набралась смелости и спросила у Бренна про давнюю свою догадку. Он посмотрел на меня долгим взглядом и ничего не ответил. Лишь провел рукой по лицу и поцеловал, едва коснувшись сухими губами, и тело немедленно отозвалось радостным теплом… Были Боги свидетелями нашей любви, хоть мы сами о том и не знали еще.
В один из дней вышел из дружинной избы вовсе новый человек — кметь Твердята, воин и побратим, и была я этим счастлива и горда. Надо ли говорить — он был полон рвения служить воеводе и будто на крыльях летал. До купальских праздников еще трижды проходили отроки Посвящение. Не все оказались удачливы, но с Богами не поспоришь. На будущий год счастья попытают.
Некраса к посвящению не допустили. Я так рассудила — проверяет его воевода, истинно ли воин, выдерживает нарочно. Невмерно борзым себя показал поначалу, и вождь ничего не забыл. Рано было делать его своим, сажать за стол рядом с побратимами. Не доверял ему воевода, и на то, конечно, свои причины имелись. Вождю ведомо то, что от других сокрыто, ему никто не указ. Решил испытывать дольше — его воля. Некрас виду не казал, исправно исполняя отроческие нароки. Он давно перестал зубоскалить и дерзить, хоть и любил порой сцепиться с Блудом, выясняя, у кого язык проворнее да острее. Но в перепалках этих уже не было прежней гордой спеси и желания поддеть побольнее. Мы видели — Некрасу очень хотелось быть с нами, а потому он смирял себя, как мог.
В деревне готовились к купальским праздникам. По вечерам были слышно, как настраивали гусли да гудели рожки, разучивая новые наигрыши. Душа радовалась и ждала чего-то, на сердце было хорошо. Я всегда любила Купалу, но, сказать по совести, до последней поры мне не слишком везло, повеселиться немного пришлось. Теперь все будет иначе, я знала. Да и как по-другому? Первый праздник новой семьи! Стоять мне на виду у всех рука об руку с любимым мужем, счастливой, нарядной, в богатых уборах, словно княжна, ловить то радостные, а то и ревнивные взгляды, глядеть на священную пляску, зная себя мужней женой.