И вот настала та волшебная ночь, самая короткая в году, когда правит Даждьбог свадьбу с Девой Зарей. Снарядили ему пригожую невесту, дары щедрые собрали. Вся деревня высыпала на берег моря смотреть, как будет красавица в пышном цветочном венке кланяться заходящему солнцу, как зайдет в воду по грудь, предлагая подношение — ковшик душистого меда да стопку румяных блинов… Непривычно было видеть на месте Голубы другую красную девку. Я с удивлением узнала в ней одну из тех ее подруг, что вместе с Голубой позапрошлой зимой меня бить вздумали.
Голуба тоже была здесь. Стояла в стороне, глядела так, будто ей и дела никакого не было до того, что не её невестой Даждьбоговой обрядили. На удивление быстро оправилась от горюшка дочка старейшины, кто не знал — сразу не догадается. Снова наряжалась да ходила по деревне, как ни в чем не бывало, на шепотки за спиной внимания не обращая. Я украдкой наблюдала за ней — и впрямь, будто и не было ничего. Знай себе смеется заливисто да косу пушистую перебирает.
Когда вечер укрыл синим пологом море и сушу, загорелись костры на берегу. Подожгли два вождя огненное колесо и спустили его прямо с обрыва в воду, деревне достаток предвещая. Я, признаться, втайне волновалась, но напрасно — не оступился воевода, да и старейшина Третьяк не оплошал, скатили ровнехонько на радость всем. Грустной вышла прошлая купальская ночь, так может хоть в этой доберу веселья да радости. Я обернулась, думая найти Велету и Яруна, но те давно уже ушли назад в крепость, увели малышей. Только Огой оставили веселиться. Я посмотрела на румяную корелинку — на белой шее у нее красовалась яркая нитка бус, вестимо, чей подарок, — потом на Блуда, стоявшего рядом, и улыбнулась.
Как окончилась пляска, иное веселье началось: отроки понесли по кругу ковши с мёдом да пивом, праздник священный отмечать. По давней традиции вождю — первая честь. Отведал он крепкий мед, передал мне, а из моих рук уже старшим воинам перешло. Недавние отроки, ставшие кметями, больше всех веселились, и было для них теперь все внове и все ярко. Будто и правда заново родились. Утаскивали их плясать и целоваться у костров смеющиеся девчонки, и Блуд с Огой тоже вскоре исчезли в темноте.
Я снова увидела Голубу, и мне отчего-то вдруг стало не по себе. Парни на нее поглядывали украдкой, да подойти так никто и не осмелился, простояла одна всю пляску, напрасно ожидаючи. Подружек ее верных всех разобрали, а ее сторонились, обходили, глаза опустив, будто мимо порожнего места. Будь я на ее месте, не пошла бы вовсе на праздник, дома бы хоронилась, на глаза людям показаться боялась. А она, гляди ж ты, вон как по сторонам посматривает с вызовом — попробуй кто в лицо посмейся или слово дурное скажи.
Закончилась веселая пляска, стали через костры прыгать, девушки да ребята парами, кто кому люб. А кто без пары — тоже прыгай, огонь-очистник здоровью подмога! К Голубе снова никто не подошел. Горда девка, обиды своей не показала, а нелегко ей пришлось, наверно. Только внимательный глаз мог заметить, что в лице ее исподволь изменилось что-то: вроде прежняя, а начнешь приглядываться — излом ли бровей соболиных обозначился круче, придавая всему лицу какой-то недобрый вид, морщинка ли скорбная едва наметилась на гладком лбу, или уголки румяных губ уже не так охотно тянулись в улыбку — что-то было не так. Та же вроде, да не та. В мою сторону дочка старейшины не глядела, а я про себя порадовалась — может, и к лучшему. Под конец прискучило ей, видно, или поняла, что нечего больше ждать. Взметнула подолом да юркнула в темноту, за край освещенного огнями круга. Ушла, чтоб позора ее не видали. И так судачить будут по деревне кумушки, хорошо, если пожалеют, а кто и позлословит… Молва людская такова — вчерашняя подруга сегодня уж соседке про тебя на ухо плетет.
Так я задумалась, что не сразу поняла, когда муж взял меня за руку и за собой потянул. Очнулась только, когда яркое пламя перед собой увидала! Через костер прыгать будем! Я взволновалась вдруг, про все враз позабыла. Вспыхнули искры в светлых глазах… Я опомниться не успела, как мы взлетели над веселым пламенем и приземлились с той стороны, не разняв рук. Не обидел добрый огонь, посулил крепкое здравие и счастливую жизнь! А следом за нами и другие понеслись. — успевай отпрыгивать прочь со смехом.