Мне воевода молвил — здесь сиди, нечего там смотреть. Я по первости согласилась, села ждать. Со мной остались Плотица с Твердятой и около двух десятков молодых парней, да рог сигнальный на случай беды. Перед тем, как в деревню идти, вождь самолично проверил берег, хоть старейшина и сказал, что разбойников давно след простыл. Похоже было на то. На песке ещё виднелись отпечатки множества ног, и рассыпана была снедь из порванного мешка. Борозды во влажной земле уводили в воду — тут тащили волоком тяжёлую добычу.
Оглушило меня немало, точно обухом топора прямо по темени. Привыкла знать, что под защитой воеводы живётся всем окрестным деревням тепло, сыто да безбедно. И сама пригрелась под сильным и ласковым крылом, размякла… А тут на тебе. Настоящая жизнь напомнила о себе, ткнула носом, выдернула из ставшего привычным уютного мирка. Хальвдан Волк, что ж за имя такое звериное. Видать, вправду жестокий человек, назвищ просто так не дают… И Ульвар этот, не лучше. Ужалило тут прямо в сердце — не подозрение, уверенное знание — а не сын ли это одного из убитых братьями во множестве великом датчан? Кровник, ищущий смерти Бренна… Мне стало холодно посреди жаркого дня.
Долго ли ждали мы, не ведаю, а только скоро я вся извелась. Ни дать ни взять как в ту страшную ночь перед Самхейном, когда мы вот так же остались на корабле с дружиной, ожидать ушедших на вороп вождя и Милонега. Волком взвыла внутри тревога, забрал в ледяные лапы страх. Мне бы бежать бегом вослед, а не ждать бесполезно сидючи… Места себе не могла найти, взад-вперёд палубу шагами измерила бессчётное количество раз, пока наконец не решила — жена я воеводе в самом деле или кто? Не оставлю его и в этом! Жизнь теперь делим на двоих, и горечи все на двоих.
— В деревню пойду, — сказала я, вздевая кольчугу. И, видно, так как-то сказала, что перечить мне никто не решился. Знать, увидели что-то в моем лице. Такое, что ни отменить, ни переспорить.
Посуровели ребята, встревожились, но поделать ничего не могли — мое слово после мужниного уважали крепко. Будь здесь Блуд, он бы всяко не пустил меня одну, но остальные не осмелились ослушаться. Плотица выругался досадливо в бороду, но удерживать меня и он не стал. Не привязывать же своевольную жену воеводы к скамье верёвками. Да и знать бы ещё, где безопаснее — в деревне подле вождя или на открытом берегу, на корабле с молодыми ребятами.
Я сяжисто взняла по склону, принюхиваясь по-звериному. Дымом тянуло сильно, не ошибёшься. Шла на запах гари да на крик воронья. Натоптанная дорожка вела к деревне, лодки были привязаны возле воды. Не привыкли люди бояться под защитой грозного Мстивоя Ломаного, не ждали беды, не прятались. Жили себе спокойно, а оно вон как вышло. Так и вывела меня тропинка прямиком к деревне. Или тому, что от нее осталось…
Страшная картина открылась моему взору. Такое раз увидишь, надолго потеряешь сон…
Кружит с истошными криками воронье над поляной, где было селище. Курятся дымы над разорёнными, сожжёнными избами. Какие вовсе обуглились и превратились в чёрные развалины, где-то ещё догорают. Лежат повсюду порубленные, растерзанные люди. Везде кровь. Много крови… Примятая трава пропиталась насквозь. Мёртвые дети, старики… Молодые матери в изорванной одежде, поруганные, брошенные кто едва одетой, а кто и вовсе нагими. Девчушки, недавно надевшие понёву… Никого не пощадили нелюди. Сердце стыло смотреть. Но я не могла отвести глаз — пришла, так гляди. Всё казалось каким-то ненастоящим, будто сон дурной вижу. Так бывает, когда слишком тяжела и запредельна ноша. Не может вместить боли душа и каменеет на время, чтобы не обуглиться от ужаса…
Воевода стоял посреди побоища, опустив голову, неподвижно, как изваяние.
Я пошла к нему по скользкой от крови траве, позвала по имени. Во рту пересохло, и голос осип. Бренн не оглянулся, будто не слыхал вовсе. Я подошла ближе… и содрогнулась.
Изба рухнула от пожара, уцелела одна стена. К почерневшим брёвнам копьем было прибито маленькое тельце. Несчастная мать лежала тут же. Тянула в последнем отчаянном усилии к ребёнку мёртвые руки, светлые пряди выпростались из-под убора… Рядом поник и более уж не поднялся безусый паренёк, зарубленный наотмашь, в запрокинутом к небу юном лице мне вдруг забрезжило знакомое. Я всмотрелась, и, холодея, узнала того смышлёного и бойкого парнишку-весина, которому подарил воевода плащ за добрую службу. Не по зубам оказались его Богам датские кровожадные Боги, уступили, не возмогли защитить…