Горница вождя
Все до единого- и отроки, и детские высыпали на крыльцо — встречать вождя, и смотрели во все глаза, как мы подходили.
Возле крыльца Плотица подошел к воеводе, кашлянул и сказал:
— Ты, вот что… давай-ка отдыхать. А то, не хватало еще, заново сляжешь… Ноги-то побереги, пригодятся! Мы уж тут сами как-нибудь разберемся пока.
Рядом Хаген подал голос:
— Дело говорит твой кормщик, Бренн… Зимушка, сведи-ка его в горницу да уложи отдыхать, он нам к вечеру понадобится только…
Подоспела Велета, подошла, робко тронула брата за локоть, заглянула в глаза просяще.
Воевода посмотрел на сестру, перевел глаза на Хагена, потом на Плотицу… и вдруг засмеялся и весело сказал:
— Ох и складно же вы все разом петь взялись!.. А хозяйка-то моя что скажет? — улыбаясь, обратился ко мне.
Я покраснела, вскинула на него глаза.
— Отдохнуть бы тебе, прилечь… Вон кашель-то как снова лютует! Да и ноги натрудил… А тут пока и без тебя управятся.
Он улыбался, глядя на меня. Кивнул, обернулся к Плотице:
— Ну, коли так, быть по-твоему. Хозяйка велит отдыхать!..
И обнял за плечи, склонился ко мне:
— Ну веди, хозяюшка. Дорогу помнишь?..
Мы поднялись по всходу и воевода открыл дверь в полутемную горницу, пропуская меня вперед… Сердце снова колотилось у меня в горле. Да и было от чего- захожу в горницу к вождю в первый раз не как кметь или девка глупая, шутка ли молвить — невестой… Ой, щур! В животе уже привычно сжималось и холодело. Кажется, меня даже начало трясти от волнения. Я зашла и остановилась несмело, робея и теребя в руках пестрый шерстяной поясок. Он ступил следом, закрыл дверь, повернулся ко мне…
Я робко подняла на него глаза… Какое-то время он молча смотрел на меня, улыбаясь той особенной мягкой и чуть лукавой полуулыбкой, что появилась у него совсем недавно… у прежнего вождя такой я не могла упомнить. Я вдруг заметила — на одной щеке, той, где не было шрама, у него появлялась милая ямочка, когда он вот так улыбался. А раньше вроде и не было… Вот шагнул ближе, поднял руку и обнял ладонью мое лицо, от прикосновения его пальцев за ухом по коже побежали мурашки. Он смотрел мне в глаза, и большой палец медленно гладил мою щеку, и мне снова захотелось закрыть глаза… Я замерла, в голове стало пусто, и во рту отчего-то совсем пересохло.
Он тихо сказал:
— Дай хоть обнять-то тебя как следует… — усмехнулся и светлые глаза блеснули в полутьме веселыми искрами. — Неужто дождался?..
Я смотрела на него и дивилась. Уж такая это была улыбка… такая… и слово не враз подберешь описать. Допрежь и помыслить было чудно, что мой суровый воевода умеет так улыбаться… Усмешка-то его эта углом рта у него всегда хорошо выходила, да. Но вот такая… Скажи кто — ведь не поверила бы… С такой мальчишеской хитринкой и одновременно так ласково… Я знала только, что последний раз он так улыбался, наверно, любимой жене… Я сглотнула. Щекам снова было жарко. В животе защекотало, будто затрепетали легкими крыльями бабочки…
Если б он знал, как я ждала и одновременно страшилась этого… Что уж там — я ведь и сама уже не могла дождаться, чтобы обнять его, прижаться, спрятать голову на широкой груди… Всем телом ощутить его тепло… Как же много раз в мечтах я представляла себе это и заранее замирала от сладкого предчувствия, не зная еще, кто Он… Не ведая, что смотрела на него каждый день и не видела… Ох. Как же я мечтала о нем… Я снова вспомнила, как увидала под елкой те самые его глаза, и как бежала за подмогой, умирая от леденящего страха… Поцеловала бы… К горлу снова подкатил тугой комок.