Вон оно как… Значит, и впрямь нужны были другие глаза, чтобы увидеть… Душа моя бессловесная то чуяла, силилась подать мне знак. Не зря мне снились те сны. Не зря так отчаянно жалела я Злую Березу!.. Ведь это он был… Он. Во сне гибельном томился, из которого нет избавления… И чудище –коряга, насквозь обугленное, у озерца лесного, что к черемухе молоденькой тянулось… Не зря гнало меня предчувствие, как на пожар — успеть. Будто знак какой подать ему торопилась — потерпи еще, здесь я… Чуяла душа, силилась выразить, подсказать мне… Вот и сбылось. Не пропало вотще. Я к нему успела. Мои слезы высохли, я притихла возле побратима, задумавшись.
Во дворе послышался шум. Никак вернулись! Я подхватилась и выскочила из избы — скорей с Яруном увидеться, скорей за матерью его послать!..
Кмети на крыльце обметали снег с сапог, но Яруна среди них не было. Оказалось, он свернул на полдороге прямиком домой. Я подивилась — как услышал мои мысли через расстояние! За матерью побежал, чтоб скорей к воеводе привести.
Вот что значит побратим! Я улыбнулась и в груди стало тепло.
Прежде обеда все собрались в горнице у воеводы. Поведали о том, что не нашли новогородцев в округе, знать, успели отбежать далеко. Но не все — были и те, что топей не миновали. Тех самых, коварных, что в моховых болотах. По следам оставленным понял мой побратим, где им суждено было сгинуть.
Мстивой слушал молча, устало прикрыв глаза. Милонега — Гренделя помянули, похороним мол с честью. Добро, кивнул воевода. Ему было трудно разговаривать.
Отобедали. Кмети присаживались за стол по очереди. Наш стол был не чета дружинному, и вполовину не такой длинный, как в Нета-Дуне, враз не более десяти человек умещалось.
Воеводе я сготовила жидкого киселя и скормила с ложечки. Он похлебал едва и больше не стал — мучила жажда. Я вдоволь напоила его целебным отваром, устроила поудобнее, и он снова забылся неверным сном.
Ребята разошлись — кто отсыпаться по избам, кто сменить стражу. Несколько остались с нами в избе.
Мать Яруна пришла на лыжах вместе с сыном уже в сумерках. Обрадовалась мне, что родной, обняла крепко, расцеловала. Поспешили в избу. Она знала от сына все, что случилось. Осмотрев вождя хорошенько, она успокоила меня — обойдется все, опухоль спадет, потом пойдут волдыри, кожа может сойти… Род его сохрани, на том и заживет. Я выдохнула. Я так боялась услышать, что грозит ему что похуже. Мать сказала, надобно повязки менять почаще, окроплять почаще отваром целебным. Глядишь, и зарастут, затянутся вскоре раны. Научила меня поить его обильно настоем калины с травами на меду, чтоб силы прибывали. И между тем все дивилась, какой силой невиданной обладал Мстивой, что с того света его достала. Я чувствовала, что краснею. Мне думалось — не та ли это сила, перевязанная шнурком, лежала у него под подушкой?.. А я-то все пеняла на нее, надоедную. Не знала, какую еще службу сослужит мне моя косища. Я ведь его, считай, за косу свою вытянула с того света, на волосок обогнала судьбу…
Мать Яруна велела мне принести два кочана капусты и поставила согреться воды. Мы разобрали хрусткие листы и обдали их крутым кипятком, срезали кочерыжки. Теперь этими листами надобно было обернуть руки и ноги да прибинтовать получше. То был проверенный способ лечить обморожения, баяла мать Яруна.
Мстивой дался себя бинтовать без звука. Управились споро. У меня сердце заходилось от вида страшных ран. Он терпел молча, лишь желваки на скулах вздувались сильней, когда особенно бередили. Наконец мы кончили. Устроили его поудобней, чтоб не так уставал лежмя лежать. Я умыла ему лицо, шею и грудь свежей водицей, обтерла чистым полотенцем. Он изловчился поцеловать мне пальцы. Горячая краска немедленно хлынула к моим щекам. Он блеснул глазами из-под полуприкрытых век, улыбнулся мне уголком рта. Выдохнул устало, смежил веки и провалился в сон… Теперь до утра не тревожить его.
Я проводила мать Яруна. Звала добрую женщину остаться, да она не захотела. Дома малые остались, ждут. Вот и заспешила обратно, до ночи как раз поспеть. Я сговорилась с Яруном — переночует у себя и поутру раненько вернется. Очень не хотел побратим оставлять воеводу, да как мать одну отпустишь?.. На том и порешили.
* * *
Я уже устраивалась на полу рядом с воеводой на ночлег, когда он очнулся и позвал меня. Его мучила жажда. Я села рядом, напоила вдоволь отваром целебным, поддерживая его голову. Забинтованные руки смирно лежали поверх одеяла. Я поднялась было, и вдруг услышала тихое:
— Зимушка… Постой. Сядь…
Я опустилась обратно на лавку. Посмотрела на Мстивоя. Забинтованная рука дернулась и осталась лежать поверх одеяла.
Я отчего-то снова робела. Его губы шевельнулись:
— Наклонись…
Сердце толкнулось гулко в груди, щекам снова стало горячо. Я послушно наклонилась ближе к нему. Варяг прошептал одними губами:
— Ляг… подле.
Кровь бросилась мне в лицо. Я открыла рот, хотела возразить — мол, неможно, потревожу раны, толкну ненароком… Встретилась глазами с его… Слова замерли.
Как во сне, забыв, кажется, дышать, я осторожно забралась на лавку и устроилась боком рядом с ним. Лавка была просторная, но мне казалось, я занимаю ужасно много места. Я положила под голову согнутую в локте руку, выдохнула… И вдруг увидела его лицо совсем рядом. Он повернул голову и смотрел на меня. Глаза светлые, словно обведенные угольком… Дыхание перехватило и я замерла. Помстилось, они почти светились в тусклом отблеске света. Он смотрел на меня какое-то мгновение и вдруг неожиданно усмехнулся.
— Напугал тебя… глядишь, как на волка. Не кусаюсь, чай…
Я смутилась, опустила глаза. Наверно, даже в сумраке полутемной горницы было заметно, как я покраснела. Спроси меня — и чего боишься, девка глупая?.. Ответа разумного не получишь. Он понял — все было написано у меня на лице.
Вымолвил тихо:
— Дай хоть надышаться тобой, коль обнять не могу…
— Я не боюсь… самую малость разве, — прошептала я.
Я наклонила голову… Его плечо было совсем близко. Помедлила миг и уткнулась в него лбом, прижалась щекой… Затихла. Он коснулся губами моей макушки, прижался и тоже притих…
Я лежала, закрыв глаза, оглушенная… Беспредельное счастье заливало меня теплой волной с головы до пят. Мысли рассеянно бродили в голове. Вот занятно — разве думала я прежде, что так заробею перед Ним… Куда там! Вспомнить смех. Всерьез верила — с первого взгляда его угадаю. Воистину — девка глупая! Тысячу раз он был прав. А я обижалась еще — не похвалит, мол, доброго слова не скажет… А что тошно ему на меня глядеть, то дуре-то невдомек… Да разве могла я представить, что Тот, кого я всегда жду, это воевода и есть!.. Ему на меня как на девку глянуть — о таком и близко не помышляла.
Я слишком привыкла к тому, что грозный вождь не то что не говорил со мной, не смотрел лишний раз… Обвыклась считать себя пустым местом. Девкой никчемной, худой поганкой перед белым грибом… А тут — очи эти совсем близко… Уж такие они были, глаза эти… Я себя забывала, тонула в них, размягчалась, как податливый воск от жаркого пламени… Как же я раньше не замечала их? И осенила догадка — поди, нарочно не смотрел, чтоб не смущать зазря… Боялся, выдадут глаза. Ведь если б глянул на меня раньше вот так хоть один-единственный раз, вмиг все поняла бы… Он это знал, мудрый, и берег меня. Все печалить не хотел… Он же умирать собирался. Уже похоронил себя. Я вспомнила тот его разговор с Хагеном у озера, что подслушала невзначай… Теперь я понимала, что он тогда уже не мыслил себя живым, и берег меня, девку глупую. Пусть идет, за кого пожелает… Отцовой памяти на коленки не заберешься… Какое все-таки это было странное чувство — он был по-прежнему тем же воеводой, которого я всегда знала. И все же теперь он был для меня другой… Даже в лице его что-то неуловимо изменилось.
Может, потому, что теперь он не прятал от меня своих колдовских глаз?..
Воевода вздохнул. Наверно, тоже вспоминал что…
Я подняла голову, встретила его глаза… И снова задохнулась, горло перехватило. Побежали по щекам две горячие дорожки. Да что ж я реву-то без конца… Я трудно сглотнула. Голова шла кругом.
Я прошептала, волнуясь:
— Ждала я тебя, крепко ждала…
И умолкла. Потому что заговорили его губы… Без слов рассказывая, как давно, без памяти и без меры любил меня этот суровый воин.
Надо ли говорить, что утром рано проснувшиеся кмети нашли меня на лавке подле Мстивоя. Я спала у него на плече и улыбалась во сне…