***
Мы шли на посиделки, и воевода вел меня за руку. Я шла подле него, слушая вполуха его разговор с Хагеном и Плотицей. Велета осталась дома с Яруном, им теперь какие посиделки - дети малые по лавкам да сами друг на друга не насмотрятся, истосковались в разлуке-то ...
Мы шли и я вспоминала дорогой, как неуютно было мне идти здесь о прошлом годе. Как щелкала пальцами орехи, а он обернулся и бросил через плечо - мол оплошала парнем родиться.... Как же я переживала тогда. Чуть не плакала от обиды. Разумела - воевода немилостивый нарочно ищет, чем бы меня уколоть побольней, чтоб поскорей спровадить из дружины. Правду молвить, так-то оно и было на самом деле. Сейчас я уже знала - он злился на себя. Выходило, понравилась девка глупая, и как случилось, сам не понял. Признаться себе не хотел... Вот нарочно ледяным равнодушием и насмешкой колол, мыслил - обижусь да уберусь сама с глаз подобру-поздорову... Хотел, чтоб сама ушла покуда не поздно и глаза не мозолила, душу не бередила.... За то и серчал на меня поначалу. Пошто на его голову свалилась, настырная, как частенько говаривал ныне, притворно хмурясь и улыбаясь углом рта. Ох уж эта его усмешка... Полюбилась мне больно. Откуда ж ему было знать, что на упрямую напал!... Одна супротив всех готова была ратиться... да и некуда мне тогда было уходить-то. Да. Он и сейчас любил вспоминать мне тот бросок топором. Тогда-то, выходит, и дрогнуло сердце, казалось бы, навек остывшее для любви... Диво дивное, воистину. А сейчас вот ведет по той дорожке за руку девку свою глупую, ох и крепко держит...