Я думала, как встречу мать с сестренками, дядьку, братьев…волновалась, глупая, а чего волновалась? О чем? для нашего рода то счастье неслыханное, диво невиданное — породниться с самим воеводой, с родом древним, славным великой воинской славой! Знамо дело, зауважают теперь меня да гордиться станут. То-то мать возрадуется, что дочка строптивая, дитятко непутевое, замуж пойдет, да не за кого-нибудь, за самого воеводу грозного! Откуда ж счастье такое привалило! А дядька Ждан, того и гляди, возгордится еще да орлом ходить станет, свысока на родичей да соседушек поглядывать, будто его в том заслуга. Смех, да и только, а я знала, что так и будет! Я улыбнулась. Сейчас я была готова расцеловать дядьку за то, что тогда он вытолкал меня за ворота. А что, если размыслить, и впрямь- не смалодушничай стрый –батюшка тогда, не выдай меня на расправу варягу немилостивому, как я тогда думала, ничего бы и не было…
Я услыхала голоса и шум во дворе. Приехали!.. Я кивнула поднявшемуся с лавки Блуду и поспешила из избы, осторожно притворив дверь, чтоб не хлопнула. Как раз поспела увидеть, как дядька заводил в ворота нашего ручного лося, запряженного в сани, а в санях сидели мать с сестренками и дядькины жены. Младшие сестренки, завидев меня, первыми соскочили с саней и бросились ко мне через двор, звонко крича наперебой:
— Зимушка наша! Зимушка вернулась!
Они подбежали ко мне и я подхватила обеих на руки, закружила…сестренки крепко обнимали меня за шею, ох вы луковки мои!.. выросли-то как! Следом спешила мать, за ней замешкавшаяся третья моя сестренка, ой, невеста какая подросла!
Мать охала и причитала:
— Дитятко! Дитятко родимое, вернулась!..
Матушка милая, тепло толкнулось в груди.
Я спустила младшеньких на землю и обняла запыхавшуюся мать. Средняя сестричка с разбегу обняла меня крепко за пояс. Мать плакала, прижимаясь ко мне и целуя меня куда придется, у меня тоже выступили слезы и я крепко обняла ее.
— Вот радость-то! Дай хоть поглядеть на тебя, исхудала-то как, доченька!.. — Мать держала мое лицо в руках, глядела на меня и я видела, как она постарела за этот год, видно, не раз плакала о дочке сгинувшей беспутной… Сестренки держались за меня и тоже всхлипывали, одна другой громче.
Вдруг мать увидела платок у меня на голове и умолкла на полуслове, ахнула и застыла, пораженная недоброй мыслью, вскинула ладони к щекам — поняла, что не хватало косищи моей, и испугалась.
— Доченька, да что же это… Ой горе-то… обесчестил кто тебя?! Ой чуяло мое сердце, куда тебя отпускала…- Мать начала всхлипывать, заламывая руки. Сестренки отступили назад и испуганно затихли, смотрели снизу вверх широко раскрытыми глазами. Подошел дядька и, нахмурившись, молча недовольно глянул на меня. Я будто услышала его мысли: « Ишь, беспутная, род бесчестить пошто вернулась?!»
Мне хотелось смеяться в голос. Улыбка уже неудержимо тянула вверх уголки рта, и я помедлила миг, прежде чем отмолвить. Некстати подумалось- дома меня раньше редко видели улыбающейся… Да.
Мать непонимающе и растерянно смотрела на меня, а дядька на мою улыбку еще пуще сдвинул брови. Подоспели дядькины жены и хотели было кинуться ко мне обнимать, да почуяли что-то и осеклись, застыли на месте.
— Не плачь, матушка…не бесчестила я рода нашего. И ты, стрый-батюшка, не серчай.
Я поклонилась им в пояс. Подняла голову, выпрямилась, спокойно обвела глазами их всех — и испуганную мать, и нахмуренного дядьку, и притихших сестренок, и дядьких жен, застывших нерешительно, и вымолвила:
— Обещалась я… Мужу знатному, рода славного, воинского.
Потом повернулась и сказала, обращаясь к дядьке:
— Помнишь ли воеводу Мстивоя Ломаного, кого ты мне стрелой велел привечать?..
Дядька нахмурился еще сильнее. Конечно, он помнил воеводу. Такого не вдруг забудешь!..
Мать перестала всхлипывать и так и замерла с прижатыми у щек ладонями. Я улыбнулась ей ласково, взяла успокаивающе за плечи, заглянула в лицо.
— Матушка… Помнишь ли воеводу варяжского, что гостил у нас с дружиной? Вот тут у ворот молоком его угощала…
Мать медленно кивнула, все еще не понимая. Я вздохнула и улыбнулась, уже не таясь.
— У него коса моя. Ему обещалась.
Мать все еще смотрела на меня, не понимая, не веря своим ушам. Дядька крутил ус и недоверчиво хмурился, чего еще придумала… жены дядькины шушукались у него за спиной.
Я повторила громко и раздельно:
— Обещалась я воеводе Мстивою Ломаному.
Мать ахнула — дошло наконец. Всплеснула руками, все еще не веря… Кинулась снова меня обнимать и целовать, причитая:
— Да как же это, доченька… Счастье-то какое! … ох ты моя умница-разумница! Да как же ты…
Дядька, до поры молчавший, крякнул недоверчиво, расправил усы, кашлянул. Он перестал хмуриться и глядел почти растерянно. Я улыбнулась.
Я застала его врасплох такой новостью. Он знал наверняка, что шутить так я бы не стала, но уж больно дивно было от меня такие речи слышать!.. Таким растерянным и удивленным я еще никогда его не видела.
Мне было и смешно, и радостно смотреть на их ошеломленные лица, видно было, как постепенно доходило до них осознание. Я была готова расцеловать дядьку, меня распирало от счастья и хотелось всех их обнять и закружить по двору…
Наконец, дядька справился со смущением и буркнул:
— Ну, девка…шустра! — он почти улыбался.
И тут все ожили, засуетились. Меня окружили дядькины жены, загомонили все разом… Много рук обнимали меня, гладили по лицу, по голове, все наперебой целовали меня, ахали и радостно причитали…
Сзади негромко хлопнула дверь — на шум вышел Блуд, посмотреть, все ли в порядке.
Я оглянулась — он кивнул и улыбнулся. Тоже радовался за меня, поди.
Я высвободилась из чьих-то обьятий и позвала мать:
— Матушка!.. ранен воевода тяжко… в избе нашей лежит. Ходить за ним надо, когда еще поднимется…
И заторопилась в избу, а ну как звал меня, пока я тут лясы точу?..
Вождь не проснулся от шума. Грудь поднималась и опадала ровно. Я легко провела ладонью по лбу — лоб его был горячим… Жар поднимался в теле воеводы.
За спиной послышался шорох и взволнованный шепот матери. Она тихо охнула, зажала рот рукой, увидев Мстивоя… Видно, узнала варяга да перепугалась запоздало. Любопытные сестренки выглядывали из-за материной юбки, смекнули тоже, что к чему! Шушукались и толкали друг друга, сверкали глазенками…