Северный Ястреб
Он тоже увидел меня. Я видела — едва не споткнулся на ровном месте, а потом и вовсе остановился, замер, и на лице его явственно читалось — не верил тому, что видел… Шедший рядом Гуннар Черный не заметил того и продолжал что-то говорить ему, но что-то подсказывало мне — Хаук его уже не слышал.
Он смотрел на меня так, как если бы узнавал и не узнавал в одно и то же время.
А я и не думала, что доведется мне еще раз увидеть те глаза пронзительной ледяной синевы…
Я запоздало испугалась. Ой, что-то будет… Я помнила дерзкий язык датчанина и взметалась — что вождь… Как встретит? Уж всяко не обрадовался.
Тот спокойно шагал рядом, не подавая виду, только сомкнулась чуть плотнее жесткая ладонь, сжимавшая мою руку, спрятала совсем мои пальцы.
Хаук наконец встрепенулся и отозвался оглянувшемуся Гуннару — здесь мол, иду…
Оставалось всего несколько саженей между нами.
Вот сошлись, и урманин первым приветствовал вождя:
— Отрадно видеть тебя в добром здравии, Мстивой хевдинг. Слыхал я, будто довелось тебе от тяжких ран пострадать этой зимой, да только поглядев на тебя сейчас, засомневался — правду ли баяли. Мало что-то похож ты на раненого. Недаром говорят — хорошие вожди удачливы во всем.
Воевода кивнул ему и отвечал:
— И ты здравь будь, Гуннар Сварт. Твоя правда, не мне на удачу жаловаться.
По обычаю северных стран было не принято сразу заводить разговор о делах, я уже слыхала о том от побратимов. Воевода, конечно, не стал нарушать традиций и спросил только, что нового слышно, да здоров ли сам Гуннар.
Кончили на том, что вождь пригласил урманина с людьми его на вечерню, как подобает по законам гостеприимства — сначала гостя напои - накорми, а потом уж спрашивай, зачем пожаловал.
Хаук за спиной Гуннара стоял выпрямившись и гордо вскинув голову, синие глаза дерзко сверкали из-под бровей.
Вождь взглянул на него без всякого выражения и ничего ему не сказал. Когда же он повернулся уходить, Хаук неожиданно окликнул его, и я вдругорядь испугалась, сердце ухнуло в пятки — как бы не погубил себя дерзостью отчаянный датчанин! От него жди неучтивых речей!
Воевода остановился, медленно обернулся к нему. Смерил Хаука тяжелым взглядом, и у меня муравьи хлынули за ворот.
Хаук выдержал его взгляд, только выше задрал подбородок и заговорил по-варяжски, и в голосе его будто звенела натянутая струна:
— Не называют люди учтивым того, кто сразу о главном речи ведет, да мне о том нет печали. Не к тебе я приехал, Мстивой хевдинг, врать не буду. Да вижу только, что опоздал… Дозволь Винтэр Желан-доттир слово молвить?
Я вздрогнула. Я ожидала от гордого Хаука любых речей, но тут он меня удивил.
Воевода внимательно смотрел на Хаука и некоторое время молчал.
У того желваки ходили на скулах.
Наконец вождь повернулся ко мне и молвил вполголоса:
— Что скажешь, Зима Желановна? К тебе гость, стало быть, сама и привечай.
Я вскинула на него глаза с волнением, пытаясь уразуметь, а сам-то он что об этом думал. Как я ни силилась угадать, чего ждать, а все вотще — по лицу его ничего нельзя было прочесть. Внезапно он снова превратился в прежнего вождя с лицом, словно бы вырезанным из дерева …
Моего слова ждал, мне право решать оставляя. Он всегда так делал…
Мне стало неуютно. Внутри немедленно раздался насмешливый голосок — хотела в своей воле жить? так-то, думай теперь…