***
Этим вечером был у нас собран широкий праздничный стол. В нашу с вождем честь мед да пиво сварили, по случаю сватовства пир урядили.
Просторная гридница была полна народу. Собрались за столом гости и возлюбленная дружина, все ждали слова вождя. Я, понятное дело, уже заранее волновалась. И пусть меня давно как жену его почитали и хозяйкой в крепости величали, а ныне все же было ино.
Воевода встал и потянул меня за собой, взял за руку. За столом сразу притихли и все глаза устремились на нас.
Вождь оглядел стол и сказал:
— Ну, други, пир у нас нынче особый. Ешьте, пейте, веселитесь. Вено отвез, скоро и свадьбу играть! Верно ли сказываю, Зима Желановна? — с этими словами он оборотился ко мне.
Я подняла на него глаза, кивнула и, смущаясь, произнесла, стараясь говорить погромче:
— Верно.
Неожиданно раздался густой голос Хагена:
— Поцелуй невесту-то, Бренн! Уважь старика. Жаль только, очи мои не увидят...
Я видела, как одно за другим расплывались улыбками молодые румяные и постарше суровые обветренные лица — видно, по душе пришлась побратимам просьба старого сакса.
Воевода усмехнулся, обвел глазами долгий стол и повернулся ко мне. Щеки мои вмиг запылали огнем. Он смотрел на меня и я понимала — сейчас и впрямь поцелует. И было мне снова сладко и страшно в одно и то же время. Он еще никогда не целовал меня при всех.
И пусть поцелуй этот больше походил на легкое касание губ, да только мне и этого было довольно, не знала, куда глаза деть — на людях-то целоваться не привыкла.
Радостный гул прошел по гриднице, и Хаген довольно улыбнулся и кивнул головой, разгладил усы и сказал:
— Вот теперь и пир пировать!
И пир нынешний удался на славу. Отроки сбились с ног, обнося гостей угощением, только и успевали подливать в подставленные кубки и рога кому густой крепкий мед, кому — пенное пиво. Всем нашлось место в просторной гриднице — сидели за длинным столом бок о бок урмане и вагиры, словене и весь, корелы, и даже датчанин Хаук. Подумалось — и впрямь чудные времена настали. Ведал ли воевода о прошлом годе, кого за стол сажать придется… Да уж коли сам господин Рюрик мир с датчанами обьявил… Хоть не мил, а коли гостем пришел — не погонишь же его из-за стола! Привечай, хозяин. Так-то.
Правду молвить, я от волнения поначалу и думать забыла о Хауке. Он сидел вместе с людьми Гуннара на том конце стола, где сидели молодшие кмети, опоясанные вместе со мной прошлым летом. Мир миром, а датчан у нас крепко не любили, и я, признаться, поначалу побаивалась, как бы не задел кто словом неосторожным гордого датского ястреба. Но мысли мои быстро оставили это беспокойство, потому как рядом было куда более важное.
Я ощущала какую-то непонятную перемену в вожде.
Что-то было ино в нем.
Вроде все было как всегда, нельзя было сказать, чтобы что-то бросалось в глаза. Поглядеть - внешне он был так же невозмутим и спокоен, как всегда. Так же шутил с ребятами и посмеивался. И не то чтобы он не смотрел на меня или обходил вниманием. Смотрел, даже улыбался… Но для меня в нем явно что-то переменилось и перемена та меня ох как пугала… Какая-то неясная, невыразимая тревога потихоньку росла у меня внутри. Никак осерчал, что с Хауком говорить осталась?...
... Говорили нам речи хвалебные, славили вождя и меня вместе с ним, а как мед да пиво разгорячили мужей, потекло веселие рекой, пришло время излюбленной забаве.
И снова мой старый наставник меня удивил. Поставил на стол опустевший кубок, неспешно огладил длинную серебряную бороду и, повернувшись в сторону воеводы, громко сказал:
— А что, Бренн, выходит, внученька-то сразу тебя выбрала, как к нам пришла. Топором к забралу плащ недаром прибила, чтоб сразу-то не сбежал, метку свою поставила!
Сидевшие за столом радостно загудели, предвкушая потеху — давненько никто не шутил над самим воеводой. Я глянула на него искоса — он слушал, наклонив голову, и на лице уже появилась знакомая усмешка.
Тут подал голос Плотица:
— Да она его когда еще стрелой-то привечала! Шоб не ошибся да мимо не прошел — иди мол ко мне, мил друг, тут я, тебя дожидаюся! Бери, коли совладать сумеешь!
Ребята начали смеяться, с другого конца стола донеслось:
— Не грех и оплошать, воевода — поди разбери, коли парнем одета да стрелы метать больно горазда!
Плотица глянул на меня темным смеющимся глазом, подмигнул и спросил:
— Так ли, Зима Желановна?
Мне было смешно и волнительно. Вот и дождалась — обращались ко мне, надо было отвечать. Какое слово молвлю?.. Я открыла рот, волнуясь, и неожиданно слова нашлись, я улыбнулась и кто-то другой внутри притих, удивляясь моей смелости:
— Правда ваша. И так и этак вабила, все перепробовала — и стрелой манила, и топором гвоздила, аж мечом пришлось — насилу уломала!
Гридница грянула хохотом. Веселились от души - тот памятный бросок топором всем нравилось вспоминать, да и царапину, что воеводе поставила на посвящении, мне долго помнили.
Плотица крякнул довольно и отвечал, обращаясь к воеводе:
— Что ж ты, Мстивой Стойгневич, испужался прыти такой небось? Совсем девку измучил — уж и одежу-то тебе всю изорвала! Терпежу, видать, не стало — с мечом приступила, а ты все мимо глядел! Смотри, спросит с тебя с приплатой!
Воевода посмеивался, слушая подобные шутки. Отмолвит что али промолчит? — гадала я, чувствуя, как заливает жарким румянцем лицо.
Он тем временем неспеша допил из своего рога, положил его и отвечал с усмешкой:
— И хотел убежать, да за косу как схватился, передумал… Силу надо мной девка взяла, не совладать. Даже с того света достала!..
С этими словами он повернулся и глянул мне в глаза… Сердце мое заколотилось заполошно, забилось, как пойманный в силок зверь. Гридница ходила ходуном, веселились гости и дружина, а я смотрела на него и не знала, чего мне хотелось больше — вскочить и убежать или прижаться, спрятать пылающее лицо у него на плече.