— Он же до сих пор всерьез мается — помоложе бы тебе кого… Не как он, битого да ломаного… Смерти чудом избыл, а гейсы… Как знать, не отзовутся ли.
Он помолчал и добавил совсем тихо:
— Виду не кажет, а гложет его кручина… Я так мыслю, девонька.
Сердцу стало тесно в груди. Так вот в чем дело… Снова сомневаться стал, что не мил-не люб, а теперь еще и стар?.. Да что ж это!
… Поскорей бы вернулся, уж я отыщу нужные слова, растолкую!.. Прижму к груди головушку, уста любимые зацелую… Отогрею, прогоню лютый холод из сердца, уж я постараюсь!..
Белый свет померк на миг перед глазами… Я задохнулась от затопившей с головой горячей нежности. Могла бы — тотчас бы кинулась следом за ним в лес…
Дед Хаген понимающе гладил меня по плечу. Без слов разумел, видать, что творилось со мной…
Через малое время мысли мои сделали круг и вернулись к началу. И тут в сознание вломилось — а Хаук-то!.. Каков!..
Тугодумная, я лишь сейчас постигла в полной мере услышанное от старца толкование. На миг подступила дурнота — вот что за подарок поднес вождю датчанин…
Жар разом поднялся у меня в теле. От возмущения перехватило горло, пальцы схватились за застежку ворота, нащупали ощеренные драконьи мордочки торквеса…
Славную потеху учинил, нечего сказать! Пожелал счастья накануне свадьбы… Я знала от самого воеводы — он достаточно понимал по-датски, чтобы уразуметь хитрый смысл, сокрытый меж пышных похвал. Достиг цели змеиный язык, и как только повернулся ужалить!
Каково же пришлось ему, вождю, терпеть подобное за собственным столом! Да от кого! От датчанина ненавистного, жизнь которому подарил…
Хватило же выдержки не выволочь нахала вон за шиворот!.. Да. На то он и Мстивой. Не зря еще идут за ним люди… В который раз вспомнилось сказанное когда-то мне мудрым наставником: он — вождь, ему нелегко…
Вот отчего так смущенно и испуганно переглядывались люди Гуннара за столом, иные и вовсе прятали глаза. Они-то, поди, еще прежде вождя додумались, куда клонил Хаук…
А со мной каков был на берегу! Вспомнить смех. Стало быть, не привиделось — то-то смущался, аки красна девица. Хвостом крутил, следы замести старался… Боялся, что во лжи уличу. И правильно боялся! Даром что воин, а девки испугался… Уж как соловьем пел — заливался, а я-то, дурища, уши развесила и рада сказки слушать! Ишь, хитрец, вокруг пальца меня обвел да и был таков!..
Гнев рос и поднимался во мне тяжелой неукротимой волной. Я стала задыхаться от распиравшей злости и обиды. Кулаки мои сами собой сжались, и будь здесь датчанин, ему бы не поздоровилось.
Вождю, жизнь ему подарившему, так отплатить!.. Да как посмел!..
Да я ему за такие-то песни взаправду второй глаз раскрасила бы, да так, чтоб надолго на белый свет смотреть не мог! Чтоб в другой раз неповадно было…
Еще немного — и я вылетела бы за дверь искать его да проучить. Хоть на корабль к самому Гуннару пошла бы, кого забоюсь!..
Хаген будто что почуял, упреждающе положил тяжелую ладонь мне на колено:
— Погоди серчать, внученька… С разумением тут надо бы. Сказывают, всю зиму учился датчанин у Асмунда кормщика песни складывать. Небыстрая то наука, мудреная. Вроде и складно выходит, а сдается мне, сам-то не смыслит вполне, что за слова с языка слетают. Как знать, хотел ли и вправду нарочно обиду Бренну чинить, али сгоряча вышло, от ревности вящей ум застило…
Старик покачал седой головой и ворчливо добавил: