— Молодой еще, далеко ему до выдержки Бренна. Да и дорастет ли когда…
Я отерла лоб рукавом и перевела дух. Прав был мой наставник, как всегда прав…
Охолонь, девка.
Внутри все клокотало, ходило ходуном, обида и возмущение ворочались тяжелым комом. Умом я разумела — верно рассудил премудрый старец, но совладать с собой в этот раз оказалось куда как трудней. Я сидела, вцепившись в лавку, и, закусив губы, повторяла про себя, как заклинание — вождь обиду превозмог, и я смогу…
Не ведаю, сколь много раз пришлось повторить мне эти слова, покуда способность ясно мыслить возвратилась ко мне.
Успокоившись немного, я решила — не хочу больше думать о Хауке. Будет с него. И впрямь много чести, отвечать ему!.. Другая забота печалит — вечер на дворе, а воеводы не видать… И ушел ведь с тяжелым сердцем да невеселыми думами…
Хаген снова будто услышал мои мысли. Вздохнул и вдруг улыбнулся. Наклонился ближе ко мне, сказал тихо и ласково:
— Сердце горячее у Бренна… Ожил с тобой. К жизни вернулся… А что делать с собой таким, не ведает. Позабыл… Привык во всем владеть собой, он — вождь. А тут… Сама посуди — каково ему такое выслушивать от датчанина, что чуть не увез тебя… Ты уж не сердись на него, дай ему время… Отойдет. Нечего тебе страшиться. Любит он тебя без памяти, боится потерять…
Я трудно сглотнула и прошептала, опустив голову:
— И я его, дедушка…
Мудрый старец понимающе кивнул — знаю, мол. И добавил, легонько похлопывая меня по спине:
— В другой раз не робей, без страха сама к нему иди да говори прямо, что тревожит. Нет ничего лучше для двоих, чем открывать друг другу сердце без утайки…
Старик погладил меня по плечу, прижал к себе крепче, и я припала головой к его груди…
После вечери я допоздна сидела с Велетой, все ждали, вот- вот вернутся. Уж ночь была на дворе, а их все не было. Тревога наша росла, и я тайно молила грозного Перуна, подал бы удачу побратимам в опасном деле… Я крепко верила, что мое громовое колесо охранит воеводу и в этот раз, и что могучий воинский Бог не оставит его.
Велету сморило наконец, она прикорнула на лавке, устав от напрасного ожидания и тревоги. Я прикрыла ее одеялом и неслышно ушла к себе в горницу.
…Ох, как же непривычно было мне укладываться одной в пустую постель, да вторую ночь подряд… Я так привыкла к его близкому присутствию, что теперь она казалась мне огромной. Я отчаянно тосковала и тоску мою усиливала тревога. Отчего ж так долго не идут… Не к ночи совсем про лесного хозяина поминать, да куда денешься …
Ложиться совсем не хотелось. Я села в углу поверх одеяла, подобрала ноги, положила голову на колени. Обняла себя за плечи и закрыла глаза…
Чтобы отогнать тревожные мысли, я стала представлять, будто вместо моих рук были его. Большие теплые ладони, умевшие быть такими ласковыми. Мне удалось это без труда. Всплыло в памяти телесной ощущение его рук у моей щеки… И диво — было оно таким явственным, будто он был здесь, подле меня… Он часто гладил меня по лицу. Брал в ладони, как в тот памятный первый раз в неметоне… И всякий раз я все так же замирала, едва дыша, каждой частицей плоти впитывая его ласку. И не было ее слаще…
Я зажмурилась крепче. Перед внутренним взором встали ясные очи… Улыбка… Та самая, углом рта, столь мною любимая, от которой все так же сладко сжималось и принималось взволнованно частить сердце… Суровые черты его невыразимо смягчались и становились редкостно красивыми, когда он вот так улыбался. И внутри у меня все начинало петь… И разливался в сердце такой тихий радостный свет, что и слов не подберу описать… Не могу лучше сказать. Я только и знала, что стоило ему глянуть на меня, вот так улыбаясь, и за спиной у меня тотчас расправлялись трепещущие жемчужные крылья, готовые нести ввысь…
В горле уже щипало вовсю и в груди щемило, и я сама невольно казалась себе девицей из басни, тоскующей по милому жениху…
Солнце светлое, где ходишь от меня далече, ясное… Воротись поскорей, стосковалась без тебя во тьме маяться…
Я долго сидела так, прислонившись к бревенчатой стене, в сладкой полудреме, между сном и явью, греясь этими видениями и своей любовью к нему.
Потом меня сморило и я не заметила, как погрузилась в сон…
Мне снилось, будто стоим мы с воеводой в поле за крепостью, спиной к спине, и бьемся вдвоем против невидимого врага, а в руках у меня тот самый виденный на торгу меч… И вроде бы лето на исходе — прямо посреди зреющих колосьев стоим… И налетает, кружит вокруг нас несметная стая сорок… Бросаются люто со всех сторон, кричат истошно, норовят клюнуть в лицо… Я рублюсь отчаянно, а их все больше, больше… И я плачу злыми слезами, почти оглохнув от их нестерпимого трещания, сжимаю зубы в бешеной ярости и, чувствуя спиной спину воеводы, стою насмерть. Нельзя опустить руки, нельзя дать себе продыху — заклюют, выколют глаза… Надо выстоять. Выстоять…