И так хорошо сделалось на сердце, такая радость сошла в душу…
Я подняла голову. Воевода стоял рядом и смотрел молча. Перевел на меня глаза… И такое особенное было у него лицо… Удивленное и оттого непривычное. Полное тихой радости, исподволь проступающей в слегка изогнутых уголках губ, в чуть приподнятых бровях. В особой, мягкой задумчивости, столь красящей суровые черты. Глянула и засмотрелась… глаз не отвести.
Он негромко промолвил:
— Стало быть, ты черемуху пересадила…
Я кивнула. И объяснять не пришлось. Сам понял… Он многое понимал без слов.
Мы сидели на поваленном дереве и я рассказывала ему, как подслушала тогда нечаянно его разговор с Хагеном. Как уверилась, что говорил о Голубе… Как до одури боялась быть обнаруженной, мысля, что осерчает на меня за невольное присутствие, не поверит…
Я кончила и замолкла. Он тоже молчал какое-то время. Потом задумчиво протянул:
— Подслушивала, значит…
Обнял за плечи бережно и крепко, привлек к себе… Я притихла от странного предчувствия. И не ошиблась.
Вкрадчивый шепот пощекотал ухо, пустил мурашки по спине, обволок тягучей пеленой:
— А знаешь ли, что сотворить с тобой могу за это?..
Жарко, сладко и страшно сделалось мне одновременно, и что-то толкнуло прочь из-под горячей тяжелой руки. Я быстро вскочила на ноги, он не успел удержать. Пальцы сами оплели черен меча, и с языка слетело запальчивое:
— Поймай сперва!
Я стояла перед ним с мечом наизготове, и с немалым удивлением зрила саму себя со стороны. Незнамо откуда взявшееся шальное веселье охватило меня. Ярая радость хлынула по жилам, и мне даже казалось — рука, сжимавшая меч, подрагивала от нетерпения. Или от страха?..
Кто-то другой внутри меня дивился и не мог поверить — да не спятила ли ты, девка? Неужто шутить с ним взялась взаправду?.. Смотри, допросишься…
Родившаяся смелая удаль толкала вперед — а что!.. Допрежь перед ним не пятилась, теперь и подавно не отступлю! В шутку ли, всерьез…
А кто-то другой все не унимался, испуганно нашептывал — прежде-то от отчания лезла, куда не пускали, а нынче почто дразнить взялась? Нешто взаправду узнать захотела, чем грозился?..
Я сглотнула и тряхнула головой, прогоняя эту мысль. Пошучу и я с ним, авось не осерчает!
Какое-то время он продолжал спокойно сидеть, усмехаясь и щуря глаза, будто нарочно дразня меня в ответ. Потом медленно, нарочито лениво поднялся, так же обманчиво неторопливо взялся за рукоять Спаты… Сверкнул золотистой молнией знаменитый клинок, вылетев из ножен с невидимой глазу быстротой!
Он принял мой вызов.
Мы закружились по поляне. Я немедленно вспомнила и Посвящение, и как он гонял меня летось на островке, уча не всякому доверять… Нынче он играл со мной, забавляясь. Ни дать ни взять сытый кот с мышкой. Легко уходя от моих ударов, он понемногу теснил меня к краю поляны, туда, где стояли высокие величавые ели, касаясь зелеными плащами молодой травы.
Я нападала и оборонялась яростно и весело. Конечно, у меня и в мыслях не было ранить его всерьез. Желалось раззадорить его, чтобы не просто защищался, но снова принялся учить меня, как тогда …
В который раз я кинулась вперед… и не успела понять, что произошло — воевода невидимым ловким движением выбил меч их моих рук. Меч отлетел в сторону. Я, оставшись безоружной, не успела даже моргнуть. Варяг стремительно шагнул вперед и в следующий миг уже крепко прижимал меня к себе за пояс, и руки мои оказались заломлены за спину. Поймал кот мышку! Я задрала голову кверху, взьерошенная и задыхающаяся — он глядел на меня сверху вниз и знай себе посмеивался. Я дернулась что было силы, но куда там — вырваться из стальных обьятий было невозможно. Смех сказать — вырваться! Как я ни напрягалась, а не сдвинулась ни на волосок.
Он смотрел, улыбаясь, как я трепыхалась беспомощно в его руках. Потом усмехнулся и вполголоса сказал, словно прозвучал вдалеке приглушенный раскат грома — нестрашно вроде, а сердце екает:
— Гляди, девка, моя станешь, волюшка-то кончится… Не боишься?
Я смотрела на него во все глаза, едва не открыв рот от изумления и не вполне разумея, что говорит. До того слова эти не вязались в уме с его извечным — не неволить, что сейчас я не сразу взяла в толк — да шутит же, нарочно подначивает…
Веселые искры плясали в серых глазах, будто обведенных угольком, и морщинки в углах глаз расходились смешливыми лучиками. Но мне отчего-то вдруг стало не смешно. Не от того, что усомнилась в нем — не могло того быть взаправду, чтобы поневолил, я знала это наверняка. Внезапно и очень явственно я поняла — вся моя гордая прежняя воля рассыпается в прах перед единственным желанием: напоить любовью, отдать себя… отогреть, окутать лаской исстрадавшуюся душу…
Я смотрела в его склоненное ко мне лицо. Волнистые пряди волос упали вниз по щекам. Любимые уста улыбались, маняще и немного грустно, как он один и умел…
Я потянулась к нему и он наклонился ближе, ослабил хватку. Я смогла высвободить руки. Притянула к себе его голову, приподнялась повыше… и сама жадно припала губами к его губам.
Он содрогнулся всем телом, и Спата, которую он еще держал в руке, упала с глухим стуком на землю позади меня. Кованые пальцы сжались, почти причинив мне боль.
Словно тяжелая волна прибоя ударила меня и потащила, сбила с ног…
Не помня себя, я целовала его, захмелев от собственной смелости. Струилось по жилам и билось в каждой частице плоти обжигающее — люблю, люблю…
Я шептала исступленно, обхватив его лицо обеими руками и задыхаясь между горячими поцелуями:
— Бренн… Бренн… я люблю тебя… люблю… люблю…
Что-то сделалось с ним и он глухо застонал в ответ, лицо исказилось мукой, будто от боли… Сомкнулись могучие руки, притиснули к жестокой груди с отчаянной силой… Все мое тело обьял неистовый огонь и перед глазами поплыли круги.
Он целовал меня так, словно пил из моих губ живительную влагу жизни и никак не мог напиться…
Мы оба задыхались. Он поднял меня легко, и я вцепилась в сильные плечи, обняла что было сил. Прижалась щекой к щеке, то ли всхлипывая, то ли хватая ртом воздух…
И замерла, внезапно ощутив…
Он дрожал.
Дрожал всем телом и дышал так, будто едва мог сдержать слезы.
Твердый.
Сильный.
Единственный.
Такой любимый…
Беззащитный передо мной…
Со стоном сжал крепче, словно силясь унять дрожь.
Заговорил по-галатски…
Я не разбирала слов. Будто пьяная, живя лишь этим голосом, прерывистым горячим шепотом… Я хотела слушать его вечно.
Он опустил меня на землю. Отвел с трудом мои руки, отстранился, почти отрывая меня от себя… и вдруг снова быстро и крепко поцеловал.
Отвернулся, поднял с земли Спату. Обтер клинок бережно и убрал в ножны.
Непреодолимая сила толкнула меня вперед. Я обняла его сзади, прижалась щекой к спине…
Я не могла прожить без него ни единого мига. Я не могла дышать, не касаясь его…
Он вздрогнул. Шершавые ладони медленно накрыли мои и замерли…
Два сердца стучали, успокаиваясь… Две души слышали друг друга.
…Солнце косыми лучами пробивалось через изумрудные ветви и бесчисленными золотыми пятнами расцвечивало яркую весеннюю зелень.
Мы возвращались в крепость. Воевода правил конем сам.
Я сидела, расслабленно прислонившись спиной к его груди и откинув голову ему на плечо, и смотрела на пляску света и тени в путанице ветвей.
И безмолвие между нами было красноречивее тысячи слов.