Я сидела и думала про женщин нашего Рода. Многим ли из них посчастливилось замуж выйти за любого сердцу, а кому — за немилого, по родительскому сговору выбранного… Вспоминала мать. Я плохо помнила, какой она была до смерти отца. Мать говорила, любил ее, и после него не видала она больше счастья. Как-то обмолвилась, мол, поздно поняла… Подле дядьки только терпела, хоть и не обижал особо, но и ласки от него дождаться было — состариться прежде успеешь. А все равно, сказать по правде, неплохо мы жили, жаловаться грех. Не голодали, по людям не побирались, и ладно. В любви жизнь прожить не всем дано…
Конечно, я не могла не вспомнить, как дедушка Мал рассказывал мне маленькой про рано умершую бабушку. Была она красивой и гордой, из большой зажиточной семьи. Родители прочили ей другого жениха, а она деда полюбила, даром что небогат да незнатен. И как ни настаивали, а девка своенравная не покорилась. Не пошла за немилого. Дед сказывал, расстроилась пышная свадьба.
Я вдруг подумала — а не сбежала ли бабка со свадьбы-то?.. Норовистая была, могла ведь. Теперь мне мстилось, неспроста дед баснь эту про Пригляду рассказывал. Не оттого ли так любил ее, что у самого сбылась?..
Я сидела, пораженная внезапной догадкой, и все это уже не казалось мне таким невероятным.
Припомнились вдруг обрывки слышанных в далеком детстве разговоров, и как мать всегда отчего-то сердилась, когда дед про бабушку заговаривал, уводила меня… А я все равно потом к нему прибегала, мне подле него что медом намазано было. Только сейчас сложились воедино все разрозненные кусочки, и проступило главное: верно, и в самом деле баснь ту дедушка не на порожнем месте выдумал. Видно, не мог рассказать всего, как было. А поведать хотелось… И мать понятно чего серчала — девчонке несмысленной сызмальства в голову западет, что из нее вырастет? Куда потом ее своевольную да мечтать гораздую девать? Не зря боялась. У меня точнехонько так и вышло… Упало семечко на благодатную почву. Дед будто чуял, недаром мне рассказал.
Я перебирала знакомые имена женщин нашего рода. Одно за другим неспеша всплывали они в памяти. Доселе не раз называемые, ныне звучали они совсем по-особому. Вот та самая бабушка, жена деда Ломка, вот материна мать… Прабабки… Поколение за поколением, являлись они перед мысленным взором. Не виданные мной никогда, безошибочным чутьем узнаваемые… Их молчаливое присутствие незримо было очам телесным, но оку души приметно столь явственно… И нити, крепко нас связующие, вели дальше, в седую немыслимую древность, куда даже памяти нашей нет хода. Будто множество ласковых рук протянулось ко мне, сомкнулось вокруг в едином объятии.
Я закрыла глаза. Душа трепетала, отзываясь теплом на родное тепло. Я ощущала, как мягкими упругими струями вливались в меня незримые потоки, наполняя спокойной, уверенной силой. Мудростью особой, женской. Хоть и ушла из Рода, а не прервалась связь… Горячая благодарность и любовь изливались из сердца. Душа преклонила колени…
Долго ли длилось это, не ведаю. Я впала в некое забытье…
Очнулась внезапно, как от толчка. Сердце подпрыгнуло и затрепыхалось, будто заяц, пойманный в силок. Верно почуяло — пора.
Мгновением позже дверь растворилась и воевода ступил внутрь.
Я сидела ни жива ни мертва. Вот подошел. Откинул с лица покрывало… Будто во сне, вложила я руку в его ладонь. Глянула в глаза, и сердце зашлось… Как же стосковалась по нему!.. Не передать словами. Не виделись всего ничего, а блазнится — немало…
— Пойдем, — сказал он тихо.
— Пойдем, — отозвалась я, будто завороженная, не имея сил отвести от него глаз. Такой он был красивый.
Мудрый Хаген обручил нас. Был он нынче особенно величав и торжествен, истым волхвом глядел.
На берегу вкруг священной ракиты обошли мы трижды посолонь, и великое Нево услышало наши клятвы. Запомнило, отозвалось легким плеском волны, приветными криками чаек встретило.
Солнечный дед Даждьбог улыбался с высоты, ласковым теплом касался наших лиц, благословляя новую семью на счастливую жизнь.
Старый сакс связал нам руки вышитым белым полотенцем, и легкий ветерок донес слабый запах златоцвета. Его еще бессмертником в народе рекут. Повеяло знакомым родным духом, будто из материного сундука.
Так уж повелось: сколько себя помню, любила мать эту травушку с цветками золотистыми, что маленькие солнышки… Всегда хоть веточку, а в сундук клала. Я подивилась — откуда бы здесь ему быть… И тотчас поняла. Узнала. Полотенце то было материно…