Чего скрывать — я всегда тайно стыдилась своего тела, так мало радовавшего женскими округлостями. В который раз я горько посетовала, что Боги позабыли наполнить мои груди наливной спелостью, а бедра украсить плавными изгибами, приятными мужскому глазу… Не поскупились зато на могуту недевичью, отмерив щедрой рукой крепости телесной, будто и вправду ладили парня, да передумали под конец и вылепили девку. Вот и вышла я крепкой да рослой парням под стать, втайне горько завидуя подружкам, кому досталось поболе нежной красы и мягкости девичьей… Да что говорить. Нашла тоже время.
Я будто забыла, что он давным-давно смотрел на меня. Такое разве скроешь от мужского взгляда. И уж коли полюбил, так значит, мила была и такая?.. Все так. Но сейчас я вопреки всему отчаянно страшилась, что, познав наяву, он огорчится, хотя бы никогда и виду не подал.
Я зажмурилась, неровно дыша, и вдруг ощутила некое движение воздуха.
Минуло мгновение, потом другое…
Я приоткрыла глаза — он присел на корточки, коснувшись одним коленом пола. Смотрел на меня молча и ждал…
И было в этом спокойном, уверенном ожидании что-то, взволновавшее меня пуще прежнего. Неумолимая, пугающая, и столь же манящая неотвратимость…
Он осторожно разомкнул мои пальцы, крепко сжимавшие его запястье. Все так же молча, глядя в глаза, медленно отвел мою руку…
Я судорожно сглотнула и сумела-таки кивнуть. Будто в омут с обрыва шагнула.
Он снял с меня черевики. Потом шерстяные чулки… Теплые мозолистые ладони коснулись моих ступней, огладили каждую, поставили наземь. Солома покалывала под босыми ногами.
Его руки обняли мои лодыжки, погладили, согревая, и медленно заскользили наверх, все выше поднимая подол рубашки.
Никто еще не касался меня здесь, и, впервые познав эту ласку, тело ответило знакомым радостным теплом, похожим на боль.
Выше на бедрах его руки неожиданно замерли. Он будто давал мне потребное время приготовиться к тому, что сейчас должно было произойти. Собраться с духом… Или себя сдержать хотел?..
Я чувствовала, как мелко дрожат ноги. Мне не было холодно. Его ладони были так горячи.
Я снова зажмурилась… и, уже желая поскорей приблизить неотвратимое, положила руки поверх его. Выдохнула… и сжала пальцы, окончательно вверяя себя ему.
Он услышал мое молчаливое согласие. Поднялся на ноги одним плавным движением.
Медленно, будто в забытьи, я подняла кверху руки, помогая ему снять с меня рубашку. Серебряный торквес, лежавший прежде поверх ткани, сразу захолодил шею.
Волосы упали на голую спину, скользнули по плечам, защекотали между лопаток. Прохладный воздух быстро окутал обнаженную кожу от лодыжек до самых плеч, и дрожь волной прокатилась по всему телу. Еле слышно прошуршала ткань, упавшая на постель. На мне остался только пояс, что невесте перед свадьбой надевают на голое тело.
Его дыхание стало глубже и чаще. Без труда развязался хитрый узел, и поясок был снят… Нагой и вовсе беззащитной предстала я перед ним. Начала было дрожать, но вовремя пришла спокойная мысль: кого боишься, глупая, мужа любимого?
Он легонько потянул меня за плечо, и я чутьем поняла — желает, чтобы спиной повернулась… Я не успела подумать, зачем надобно. Послушно переступила с ноги на ногу.
Жесткие ладони обняли мои плечи, не спеша огладили спину, и тело отозвалось, будто пробудившись ото сна. Само потянулось за его руками, заныло, прося ласки…
Он осторожно отвел волосы с моей шеи. Горячее дыхание опахнуло кожу, и я дернулась, ахнув в изумлении, — так судорогой прошило от макушки до пят, когда он прижался губами к потаенному месту, что под волосами пониже затылка, сокрытому ото всех и принадлежащему только мужу.
Сильные руки обвили, прижали крепче. Стоном простонал он по-галатски мне в шею…
Разум мой туманился. Колени подгибались и дрожали. Трепеща, я ухватилась за него, будто могла упасть.
Он поднял меня на руки, целуя, уложил на постель. Обнаженной спиной я утонула в пушистом меху одеял…
… И было жаркое смущение, и нега.
Незнаемое прежде блаженное тепло внутри…
Его руки, творящие со мной волшебство…
Жестокое тело в моих обьятиях. Любимые уста…
Его особенный, дурманящий запах…
Сплетенье рук, дрожь и трепет…
Одно дыхание на двоих.
Мучительное и сладкое томление, и требовательный зов.
И жажда, которую только он и мог утолить…
Он взял меня так бережно. Как мог, стараясь облегчить неизбежную обиду телесную, без которой ни одна жена не становится принадлежащей своему мужу.
И пролилась кровь, освящая и скрепляя перед Богами единение телесное двух начал — мужского и женского, рождая нас в новую жизнь.
Умерла девушка и родилась мужняя жена. Отныне я принадлежала ему вся без остатка, а он — мне.
И первая боль утихла, растопленная его всепоглощающей нежностью. Смытая бесконечной любовью, что обрушилась на меня неудержимым потоком и затопила с головой нас обоих.
Я задыхалась и плакала от распирающего грудь невыносимого, щемящего счастья. Казалось, сердце не выдержит, проломит ребра, выпорхнет птицей и полетит…
И мир свернулся в тугой радужный вихрь, и я ослепла, растворилась в нем каждой частицей своей плоти…
… А потом он снова обнимал меня, так крепко и нежно. Будто хотел укрыть собой, держать у сердца и больше никогда не отпускать. И я была птенчиком у него под крылом.