— Слаще не бывает, — смущенно отмолвила. А то сам не знает.
— Вот и я разоспался… Уж так любо подле тебя, — улыбнулся тепло, дразня жесткими усами нежную кожу у шеи.
Красная рубаха ладно облекла тело, праздничным ярким цветом радуя глаз. Вот и пришел черед заветного убора. Жемчужная кика ждала на чурбачке, матово поблескивая в полутьме клети молочной белизной. Я все ощупывала голову, проверяя, не криво ли надела. Повернулась к мужу — погляди, ладно ли села?.. Он глянул, кивнул, провел рукой по моей щеке да и схватил вдруг в охапку, оторвал от земли, я только ойкнуть успела…
Из клети он вынес меня на руках. Когда растворилась дверь, яркий утренний свет хлынул внутрь, заставил зажмуриться, спрятать лицо на его плече…
Солнечный день встречал нас ликующим сиянием, и мне верилось, что это добрый знак. Что и наша новая жизнь, начинающаяся прямо сейчас, будет счастливой.
Он пронес меня по двору. Все так же на руках вплыла я в наше новое жилище. Молодую жену муж переносит через порог — границу миров, так невеста, прежде чужая в этом мире, становится своей. И хоть я давно была здесь своей, а пренебрегать старым обычаем воевода не захотел. Ради меня нарочно старался, и надо ли говорить, сколь люба сердцу была мне его забота.
Там поджидал меня еще один подарок. Такой, что я только рот раскрыла да так и застыла в немом изумлении.
Стояли на чистом полу четыре крепких столба, два коротких спереди и два почти что в человеческий рост позади. От тех, что повыше, выдавались вперед тесаные брусья, и поверху были в них проделаны полукруглые выемки. Лежали в тех выемках гладко струганные поперечные жердочки, с которых свисали знакомые коромысла. Привешенные к ним длинные, во всю ширину стана, нитченки не узнать было, конечно, тоже нельзя. А ширины той было мало не добрый аршин!.. Это ж какая справная тканина выйдет… Меж столбами были прилажены два деревянных вала, и мне уже не надо было объяснять, для чего: на дальнем — вязать нити основы, на ближнем — верно, сотканное полотно навивать…
Ошибиться было нельзя. Это был ткацкий стан. Но какой! Таких у нас не знали.
Дома нити основы мы вязали об гвоздь, вбитый в стену, а другим концом пропускали в дощечку в локоть длиной, крепили веревками к поясу, завязывая за спиной. Бердо и коромысла с нитченками прямо к матице подвешивали, так и ткали. Такую работу вдруг не бросишь, не оставишь, не уйдешь второпях, не закрепив как следует.
Тут же все сделано было нарочно — работай с удобством, не боясь в любое время оставить работу и уйти, коли по делу какому придется отлучиться. Не отвяжется ничего, не сместится, не распустится. Все добротное, крепко слаженное умелыми руками, смекалистой мыслью придумано. Как есть, аккурат для меня сработанное. Жене воеводы в самый раз.
Верно, о таких кроснах баяла мне Велета. Еще девочкой, живя у княгини в Старой Ладоге, она видела, как та ткала на большом хитроумном стане. Я пробовала разузнать, как выглядел да как работал. Велета не умела обьяснить внятно всего устройства, но мне показалось — выходило похоже на то, как мы ткали дома. Понятное дело, мудреней всяко. С наскоку не выйдет, приноровиться надобно. Я еще мечтала тогда — доведись мне, уж я бы не отошла, покуда не выспросила всего! Денно и нощно сидела бы, с тайной мыслью соткать единственному рубашку… Непростую, с узором, моими руками браным… Тогда-то я только вздохнула тоскливо, скрывая давнюю печаль. А нынче — вот, диво дивное в горнице моей стоит.
Сказать, что я обрадовалась — значит, ничего не сказать. В ладонях приключился зуд — до того захотелось тут же приняться за работу, разобраться самой в мудреном устройстве, засесть немедленно учиться хитрой науке узорчатого тканья…
Грудь распирало от счастья, и я — уже в который раз — обняла мужа крепко-крепко, зажмурилась… Все он, его заботами да попечением. Еще долго буду благодарить…
— Угадал с подарком-то? — спросил он, улыбаясь.
— Угадал… — Я прижалась щекой к вышитой на груди рубахе, погладила любовно.
Он склонился ближе, проронил тихо:
— Радость твою зреть лучше нет награды…
Вечером нас снова ждал пир. Нынче нет запретов — ешь да пей вдоволь!…. В животе загодя пело на все лады, голод волчий проснулся, будто взаправду не ела с прошлой седмицы!
Стряпухи-мастерицы превзошли сами себя — такого обилия на наших столах я еще не видала. Кушаний великое множество наготовили, возьмешься перечислять — за еду не скоро примешься! Воевода и то подивился, оглядев гридницу — даром что не князь, а пир не хуже княжеского вышел.