А дальше всё завертелось как в дурном сне: ЭКГ, возьмите с собой полис и паспорт, откуда-то появились допотопные складные носилки, куда мы с медбратом перекладывали мать. Она бледная, серая даже. Смотришь на неё и нехорошо становится.
— Одеяло есть? Накройте, — велела тётка-фельдшер. — В машине холодно.
Я сам не свой что-то делал, суетился, искал документы, вещи, одеяло, накрывал мать. Лишь бы не думать сейчас ни о чём.
Но уже в скорой, пока тряслись на каждой выбоине по пути в больницу, в душу проник даже не страх, а что-то похуже. Какой-то цепенящий ужас. Холодно было в машине или нет, я и не понял. Но меня знатно потряхивало изнутри.
Потом ненадолго отвлёкся на канитель с оформлением в приёмном покое. А когда мать увезли куда-то, — не понял даже куда, меня дальше коридора не пустили, — я позвонил отцу.
Не хотел, несколько раз сбрасывал. Говорить с ним не хотел, видеть — тем более. Но просто сидеть и ждать было невмоготу. А отец… его пустят везде. Не будут мариновать, как меня, в этом коридоре. И для матери сделают всё возможное и невозможное ему в угоду.
— Скоро буду, — пообещал он.
41. Кирилл
Отец приехал минут через сорок. С его появлением нас и правда сразу же пропустили за заветную дверь, снабдив халатами. Его корочка, точно золотая пайцза, открывала все пути без лишних вопросов.
Потом нас пригласил в свой кабинет зав. отделением. Тоже любезный весь такой. Попытался даже чаю предложить. Отец раздражённо отмахнулся. Потребовал чётких и ясных ответов.
Меня тоже бесило, что никто не мог сказать нормально сразу, что с матерью, чего бояться, на что надеяться. Вместо этого старик-врач нудно рассказывал на своём языке, что они сделали и будут делать, про обследования говорил, ну и всякое такое. Из его слов я вообще мало что понял. Термины эти…
Единственное, что уловил, — сейчас состоянии матери стабильное. Это как-то вселяло надежду.
Пока отец деловито расспрашивал, что нужно, я ещё раз сунулся в реанимацию. Мать уже не казалась такой землисто-серой. Она как будто просто спала. Но этот антураж с трубками и мониторами выглядел устрашающим.
Домой ехали молча. Отец начал было расспросы:
— Как это произошло?
Он ещё спрашивает, как это произошло! Я, чтобы не высказать ему всё, что о нём думаю, воткнул наушники, врубил рэпчик и закрыл глаза.
Но дома отец снова привязался. Не сразу же как приехали, чуть позже. Я ушёл к себе, он опять подался к бару, а через час примерно сунулся ко мне со скорбной миной:
— Разговор есть.
— Разговор? А не поздновато ты поговорить сподобился?
Он нахмурился, поджал губы. И несколько секунд как будто колебался уйти или продолжить. Всё-таки продолжил:
— Я хотел поговорить про Элину. Ты со своими дружками устроил ей настоящую травлю…
Я аж опешил в этот миг. Мать там в реанимации с острой сердечной недостаточностью, причём по его вине, а он тут задумал вести беседы про свою девку?! Ну, это уже все грани переходит.
— Ты вообще обезумел? — моментально вскипел я. — Ты только что приехал из больницы. Мать туда загремела из-за тебя. И ты после всего этого ещё смеешь что-то мне говорить про свою любовницу. Да каким уродом моральным надо быть…
— Элина мне не любовница, — поправил отец.
— Ах ну да, я забыл, любимая. У вас же там любовь высокая и чистая.
Отец отвернулся, с минуту смотрел в окно, хотя жалюзи были опущены. Потом тягостно вздохнув, произнёс:
— Кирилл, я понимаю тебя. И твои чувства понимаю. Веришь ты мне или нет, но я уважаю то, что ты вот так беспокоишься за Ирину. Я и сам за неё очень переживаю. И знаю, что для этого разговора момент неподходящий. Но тем не менее я не могу позволить тебе и твоим друзьям травить Элину. То, что вы ей устроили, это гнусно. И ты это должен немедленно прекратить. Пока я только предупреждаю. Но если травля будет продолжаться, я приму меры.
— И какие же? — запальчиво ответил я. — Язык мне вырвешь? Из универа отчислишь? Или из дома выгонишь?
— Ты думаешь, я не найду способ, как тебя обуздать? Я просто надеюсь, что до этого не дойдёт. Ведь ты же с Ириной можешь вести себя достойно, как мужчина, значит, и тут…
— Ну так можешь уже начинать искать свой способ. — вспылил я. — Если бы ты себя вёл с матерью… как ты там сказал… достойно, как мужчина, вот этой всей фигни и не было бы. А то ловко ты устроился. Ты, значит, будешь там развлекаться, мать от этого теперь загибается, а я и слова не скажи? Может, ещё благословить вас? И вообще, как ты можешь мою мать равнять с этой шлюшкой?