— Не смей так о ней! Говори о ней уважительно!
— Уважительно? Ты в своём уме? Да я ненавижу эту тварь. И тебя тоже ненавижу. Я раньше не понимал, но это ты всегда всё и всех ломаешь. Ты считаешь, что я убил Даньку. Не надо, знаю, что считаешь. Но на самом деле, его убил ты. Ты его держал дома как в клетке. Он от тебя задыхался, а не от астмы. От твоих «туда нельзя, сюда нельзя, ничего нельзя».
Отец стиснул челюсти. Я видел — ему очень хотелось меня ударить. Даже кулаки стиснул. Но он сдержался, как всегда, а я — нет, меня вовсю несло.
— А теперь у меня осталась только мать, — продолжал в запале. — Но ты и её гробишь. Нахрена ей была нужна твоя правда?
— Ты упрекаешь меня в том, что я не захотел ей лгать? В том, что не захотел оскорблять её ложью?
— Ой, вот не надо только громких слов — не захотел оскорблять ложью, — передразнил я его. — Кому-нибудь другому втирай этот бред. Я по себе знаю, что правду сказать легче всего. Сказал правду и всё, свободен, ничто не давит, не гложет, не мучает. Чтобы сказать правду, это не честным надо быть, а равнодушной эгоистичной сукой, которой класть на чувства окружающих.
— Ты за языком-то следи! — перебил отец. — Ты пока в моём доме живёшь и целиком зависишь от меня.
С минуту мы прожигали друг друга взглядом.
— Я тебя предупредил, — первым нарушил красноречивую паузу отец.
— Да пошёл ты вместе со своим предупреждением.
42. Кирилл
Я закинул всё самое важное (ну и кое-какое шмотьё на первое время) в рюкзак. Потом вызвал такси и рванул в Молодёжный. К Кристинке. По пути вызвонил её, убедился, что дома.
Кристинка, завидев меня на пороге с вещами, неожиданно пришла в неописуемый восторг.
— Кир, ну наконец-то ты решился! Что, предки задрали?
— Отец… достал уже лечить.
— Мда… — на мгновение она скроила грустное и понимающее лицо, но в следующую секунду снова загорелась энтузиазмом: — Ну что, давай располагайся. Пойдём выделю тебе место в шкафу… Что-то вещей у тебя не густо… потом заберёшь остальные? Ты есть хочешь? Правда, у меня только печеньки, чипсы и пиво. А давай отметим твоё новоселье и начало нашей совместной жизни?
Энергия била у Кристинки фонтаном. Пришлось пыл её слегка остудить.
— Крис, мне пока не до новоселья. Матери сегодня плохо стало, сразу после того, как вы ушли. На скорой в больницу увезли. В реанимации сейчас.
— О, сочувствую… — Кристинка и правда искренне расстроилась. — Чем я могу помочь?
— Ну, ты уже помогла — меня приютила.
Кристинка просияла.
Я сто раз оставался ночевать у Кристинки дома, но впервые трезвый. И всё каким-то неудобным казалось. Диван скрипел, пружины там какие-то ощущались, на простыне что-то кололо, то ли крошки от её печенек, то ли ещё что.
Секс вообще получился… не секс, а забег на длинную дистанцию. И, в итоге, всё свелось к тупой механике. Не знаю, почему. Так у меня впервые. Может, из-за всей этой нервотрёпки не вышло отсечь мысли и вовлечься в процесс. Этот марафон меня вымотал. Хорошо хоть совсем не упал, и то спасибо, а то вообще бы опозорился. Но когда наконец кончил, не испытал ничего, кроме облегчения. В другой раз я бы, наверное, озадачился, но сейчас даже не стал загоняться.
Утром не мог пробиться в ванную. Кристинка засела там надолго, но вышла зато вся при параде.
— Блин, Крис, ты больше часа просто красилась? Чёрт, я теперь в душ не успеваю.
— Я так-то для тебя старалась. Или прикажешь, в универ ехать бледной молью?
Я заскочил в ванную, вытряхнул из рюкзака зубную щётку, станок и расчёску. Но бриться не стал, уже некогда было, да и не сильно оброс. Только вот куда всё это пристроить, потом не нашёл и сложил на стиральную машинку, верх которой служил импровизированной полкой для всего. У Кристинки просто реально везде кавардак.
Когда вышел, она уже натягивала сапоги.
— Что, даже кофе не попьём?
— В универе потом сходим в буфет, — предложила она, потом хмыкнула: — Привык к Асиным завтракам, да? Не, Кир, говорю сразу, я не кухарка, если что. Красивая девушка на кухне — это извращение.
В универ мы ехали на Кристинкиной Висте, но всю дорогу она мне выносила мозг: