— Кир, ну это детский сад. Забери свой Порше, что за бред? Тебе его подарили. Он твой. Ты уже отцу доказал, что не нуждаешься в нём, ушёл же из дома. Но машина твоя. Глупо было её оставлять.
— Высказалась? На дорогу смотри.
— Хам ты, Королёв. Я же как лучше хочу.
После первой пары мы с Кристинкой и Димасом сидели в буфете, когда мне на сотовый позвонила Саурская, я у неё диплом пишу.
— Кирилл, ты позавчера должен был прийти, — начала с наезда. — Показать, что сделал.
— Не мог.
Да и показывать было нечего. Дальше введения и первой главы я так и не продвинулся.
— Это ж тебе надо, не мне. Ну, хорошо. Сегодня можешь забежать до обеда? А то завтра я уезжаю на форум.
— Ну, зайду.
— Ну, зайдёт он, — хмыкнула Саурская, но лезть в бутылку не стала. — Ладно, после третьей пары жду.
После третьей пары на кафедре я Саурскую не обнаружил. Сказали, что она принимает «хвосты» у первачков в двести двенадцатой аудитории. Туда я и пошёл. Кристинка обещала ждать меня внизу, раз уж я теперь безлошадный.
Я пару раз стукнул приличия ради и ввалился в аудиторию, которая оказалась почти пустой. Почти — потому что там не было ни Саурской, ни первачков, ни кого-либо ещё, кроме… отцовской девки. Я аж сам вздрогнул от неожиданности.
— Ещё и здесь ты, — вырвалось у меня.
Она там сидела за ближайшим столом и что-то писала, зарывшись в бумаги, но на звук подняла голову. И это надо было видеть — как резко переменилось её лицо. Как спокойствие мгновенно сменилось испугом и растерянностью. А потом вдруг — злостью, настоящей, неподдельной.
Это наблюдать было гораздо интереснее, чем ту её натянутую фальшивую улыбочку в ресторане.
Ну да, тут мы оказались один на один. В замкнутом пространстве — дверь я за собой затворил. Без свидетелей. Неожиданно. Для меня-то даже неожиданно, хотя её имя у меня уже в ушах навязло. И как-то даже адреналин в крови подскочил…
43. Кирилл
Заметив, как она тотчас подобралась и напряглась, я подошёл ближе. Присел на столешницу полубоком, стал её разглядывать сверху.
Она явно смутилась, отодвинулась на другой край стола, опустила голову и ручку, которой писала, сжала крепко-крепко. Потом вскинула глазищи, метнула исподлобья острый взгляд.
Я продолжал её внимательно разглядывать, силясь понять, что, вообще, в ней нашёл отец. Обычная же. Не уродина, да, но и не красотка. И совершенно не сексуальная. Абсолютно. Вязаный синий свитер под горло, коса… Может, конечно, в тихом омуте страсти кипят, вон как грозно стреляет взглядом.
— Что тебе надо? — буркнула она.
— Да это я у тебя хочу узнать — что тебе надо от моего отца? Только мне не рассказывай про любовь. Это ты отцу можешь ездить по ушам.
Она замешкалась, покраснела, отвела глаза, но так ничего и не ответила.
— Оу, уж не мачехой ли моей наметила стать?
— Нет! Я и не думала ничего такого, — смутилась она ещё сильнее.
— А что тогда? Просто урвать шерсти клок со старого барана? Надоело в кабаке работать?
— Как ты можешь так неуважительно отзываться о собственном отце? — выдала она вдруг.
Неуважительно? Да они сговорились?
— Ты совсем дура? Ты что несёшь-то? И за что его уважать? За то, что на девок его потянуло? За то, что мать до больнички довёл? — вскипел я.
— Он тебя растил, он тебя обеспечивает, и ты пока от него зависишь…
— О, слышу папочкины слова. Так вы там трахаетесь или друг другу на меня жалуетесь? Или совмещаете приятное с полезным?
— Да как ты смеешь… Ты ничего обо мне не знаешь! — она вскочила так резво, что стул завалился с грохотом набок. Оскорбилась. Ну смешно.
— А, ну да. У тебя богатый духовный мир, ты любишь маму, папу и котиков, и поэтому ты просто не можешь быть расчётливой тварью. Угу.
— Ты вообще ничего не знаешь, а судишь…
— Да я и не хочу ничего о тебе знать, мне класть на твой мир или что там ещё. Ты просто влезла в нашу жизнь… вцепилась в отца как клещ… присосалась как пиявка…
— На себя посмотри! — выпалила она, сверкая глазищами. Разве что искры не летели. — Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Но твой отец не заслужил такого отношения! Он такой деликатный и благородный, и он всего добился сам! И не тебе его осуждать. Ты — всего лишь избалованный наглый мажор. — Её, судя по всему, тоже понесло. — Выпендрёжник… который живёт на всём готовеньком… ничего не ценит. Но без твоего отца ты ничего из себя не представляешь. Ты — никто, ноль, пустое место…