– Тебя мама учила, как себя надо вести? – спросил его Роджер.
Мальчик взглянул на него из-под шапочки. Двое других ребятишек остановились футах в трех от Роджера и стали с любопытством рассматривать его. Их лица приобрели то воинственное и несколько испуганное выражение, которое бывает у детей, когда они ждут какой-нибудь неприятности от взрослого.
– Ты все ещё здесь, мистер? – спросил мальчишка в шапочке.
– А чего он, Томми? – заинтересовался один из его друзей.
– Да какой-то непонятный малый, – ответил ему Томми.
– Я всего-то и попросил у тебя разок прокатиться, – произнес Роджер.
– А я сказал тебе нет.
– У тебя что, золотые, что ли, санки?
– Ладно, мистер, отстань от меня, – бросил Томми.
– А я хочу прокатиться! – внезапно произнес Роджер, резко и грубо, схватил санки за то место, где был руль, и потащил их на себя. Томми вцепился было в них, но не выдержал напряжения и сразу же отпустил. Том заголосил первым, двое других тут же присоединились к нему, но Роджер уже бежал, подгоняемый вначале раздражением, а потом чувством радостного возбуждения. На вершине горки он бросился вместе с санками на снег, и санки затрещали под двумястами десятью фунтами, едва не развалившись, но покатились, и в движении напряжение на них было меньше. Сила тяжести несла по склону, они набирали скорость, двести десятьфунтов разгоняли их все быстрее и быстрее, Роджер открыл рот и, как ребенок, закричал от радости, а падающий снег бил ему в лицо. За спиной у него голосили и что-то выкрикивали ребятишки, они бежали за ним, но ему было не до них. Глаза слезились от ветра, снег залеплял лицо, так что видимость была минимальной. Санки внезапно перевернулись, он скатился на снег, санки перелетели через него. Он продолжал катиться по снегу, пальто, брюки, лицо и волосы – все было в снегу, а его разбирал смех. Наконец у подножья горки он остановился и сел, продолжая хохотать, глядя, как галдящая ребятня достает из сугроба «его» санки.
– Томми, позови полицейского, – посоветовал один из ребятишек.
– И правильно, сбегай, – поддержал его другой приятель.
Роджер вскочил на ноги, потом, все ещё смеясь, бросил последний взгляд на мальчишек – и побежал.
Интересно, сколько времени прошло? Пять-десять прошло? Вернулась Амелия или нет?
Он снова засмеялся. Да, удивил он этих чертенят, они, небось, никак в себя не придут. Но как здорово, что он прокатился. Это было что-то! Радость пьянила его. Внезапно он прекратил бег, поднял лицо навстречу падающему снегу и издал ликующий крик, а потом снова побежал, побежал к выходу из парка.
Он остановился, подбежав к границе парка, потом, сунув руки в карманы, с видом солидного джентльмена пошел по тротуару. Он помнил себя и отца, и ту радость, которую он испытывал тогда, бывая вместе с отцом, когда братишки ещё не было на свете, и потом, когда братишка был совсем маленький. А после, когда братишке было два года, отец погиб, и Роджеру пришлось взять на себя заботы о семье – так ему сказала тогда мама, хотя ему было только семь лет. Теперь ты у нас в семье за мужчину, Роджер, говорила она ему. Спускаясь с горы на детских санках, он вновь пережил то время, когда отец был жив, и ту радость – вот для чего ему хотелось прокатиться. А теперь, когда ты идешь по тротуару, держась серьезным джентльменом, ты уже в другом времени, уже после гибели отца в железнодорожной катастрофе, и тебе не до шуток, ты взрослый мужчин, на тебе теперь семья, Роджер.
Мужчина в семь лет, подумал он.
Как, черт возьми, можно стать мужчиной в семь лет?
Да, я всегда выглядел старше своего возраста.
И сейчас тоже.
Роджер встряхнул головой.
На него стала находить депрессия. Он не понимал, почему. Лицо было мокрым от снега. Он вытер его рукой, потом достал из кармана платок и снова вытер лицо. Подумал, что надо бы попробовать позвонить Амелии. И надо бы поговорить с тем детективом.
Роджер заключил сам с собой договоренность. Если следующим автомобилем, который проедет по улице, будет черный «шевроле», то он пойдет в полицию и встретится с тем детективом. Но если следующим будет такси, то позвонит Амелии. Если же пройдет грузовик, то пойдет к себе в номер, соберет вещи и отправится домой, это будет самое лучшее, о нем ведь там беспокоятся. Но, очевидно, из-за снега на улице было пусто, и, когда наконец показалась машина, то ею оказался голубой «форд» с открывающимся верхом. Насчет него у Роджера не было с собой договоренности. Обругав «форд», он пошел дальше, увидел телефонную будку и набрал номер Амелии.
Ответил тот же женский голос.
– Что вы хотите? – спросил голос.
– Это снова Роджер Брум, – начал он. – Я хотел бы поговорить с Амелией.
– Минутку, – ответила женщина. Она прикрыла ладонью трубку, и Роджер услышал, как она позвала: – Мелия! Это твой мистер Чарли![2]
Роджер подождал.
Когда Амелия подошла к телефону, первым делом Роджер выпалил в трубку:
– А кто такой мистер Чарли?
– Потом скажу. Где ты?
– Не знаю. Где-то возле парка.
– Хочешь меня увидеть? – спросила Амелия.
– Да.
– Только сразу я не смогу прийти. Я помогаю маме, мы тут возимся с занавесками.
– Это мама подходила к телефону?
– Да.
– У неё приятный голос.
– Да, она у меня очаровательная.
– А в чем ты ей, ты сказала, помогаешь?
– С занавесками возимся. Она сшила новые занавески, и мы сейчас вешаем их, – ответила Амелия.
– А без тебя она не справится?
– Нет. – Амелия немного помолчала. – Встретимся попозже – если, конечно, хочешь.
– Хорошо. А когда попозже?
– Через часок.
– Хорошо. А где?
– Ой, я даже не знаю. А что если у аптеки?
– О'кей, у аптеки, – согласился Роджер. – Сейчас сколько?
– Сейчас примерно двадцать минут третьего, я думаю. Скажем, в три тридцать – для верности.
– О'кей, у аптеки в три тридцать.
– Это-то ты знаешь, где?
– А как же? А где это?
Амелия рассмеялась.
– На углу Эйнсли и Одиннадцатой Севера.
– Эйнсли и Одиннадцатой. Хорошо.
– В три тридцать.
– Да, в три тридцать. Роджер сделал паузу, а потом спросил: – Так кто такой мистер Чарли?
– Мистер Чарли – это ты.
– Я?
Амелия снова рассмеялась.
– Об этом расскажу, когда увидимся. Прочту тебе лекцию по межрасовым отношениям.
– О, Господи.
– И ещё кое о чем, – шепотом добавила Амелия.
– О'кей, – вымолвил Роджер, сердце которого запрыгало в груди. – В три тридцать у аптеки. Я пока пойду домой, одену чистую рубашку.
– О'кей.
– Пока, – сказал Роджер.
– Пока, – сказала Амелия.
Когда Роджер подошел к дому, у подъезда увидел полицейский автомобиль.
В нем никого не было. Стекло окошка со стороны тротуара оказалось опущенным, и слышались радиопереговоры полиции. Роджер поднял голову и через стекла входной двери увидел миссис Дауэрти, разговаривавшую с двумя полицейскими в форме.
Роджер хотел было развернуться и перейти на другую сторону улицы, но один из полицейских в этот момент повернул голову и взглянул на Роджера. Теперь, раз уж его увидели, сворачивать было поздно, и Роджер как ни в чем не бывало поднялся по ступенькам, сбил с ног снег, открыл дверь и вошел в вестибюль. Радиатор отопления издавал глухой шум и шипение. Спиной к нему стоял полный полицейский. Руки он держал за спиной, расправил пальцы над радиатором. Когда Роджер входил в вестибюль, миссис Дауэрти что-то объясняла полицейским:
– ...Обнаружила только полчаса назад, когда спустилась в подвал, надо было положить там грязное белье, добрый день, мистер Брум.
– Добрый день, миссис Дауэрти, – ответил Роджер. – Что-нибудь случилось?