– Ну, пусть будет так.
– Они заводят на тебя бумаги – если, конечно, есть что писать, – потом запихивают тебя в камеру предварительного заключения, это на первом этаже, и ты сидишь там, пока тебя не повезут в их главное управление, это в центре города, на всеобщее обозрение, опознание, а там и суд, если то, что ты сделал, является уголовным преступлением.
– А что это значит? – спросил Роджер.
– Смертная казнь или тюрьма, – ответил Клайд.
– В каком смысле? – не понял Роджер.
– Я имею в виду наказание.
– А-а.
– А как же!
– И за какие это преступления?
– Скажем, кража со взломом, убийство, вооруженное ограбление и другие. Это крупные преступления, ясно?
– Да, – ответил Роджер, кивнув.
А, скажем, оскорбление общественной нравственности, – продолжал Клайд, – это только мелкое правонарушение.
– Ага, понятно.
– Да, это только мелкое правонарушение, – повторил Клад и улыбнулся. Да, зубы у него были изумительно белые. – Искусственные, – пояснил он, заметив восхищенный взгляд Роджера, и для пущей убедительности поклацал ими во рту. Роджер кивнул. – Но, с другой стороны, содомия – это серьезное преступление, – не умолкал Клайд. – За это дело можешь схватить все двадцать.
– Что, правда? – изобразил удивление Роджер.
– Абсолютно точно. Но за содомию я никогда не попадал, – пояснил Клайд.
– А-а, это хорошо, – сказал Роджер.
Он и слова-то такого никогда не слышал, да и не горел желанием знать, за что сидел Клайд. Ему было интересно узнать, как там у них и что, когда попадешь туда.
– Содомией они считают, – продолжал Клайд развивать тему, – это когда против воли другого лица или силой, или с несовершеннолетними – понимаете, о чем я говорю? Не-ет, за это дело я ни разу не гремел туда.
– А отпечатки пальцев снимают?
– Я же сказал вам, что ни разу не был за содомию.
– Да нет, я вообще.
– А, ну конечно снимают. Такая работа. Снимать отпечатки пальцев – это их работа. И чтобы у тебя на всю жизнь остались руки запачканными – это тоже их работа. И любым путем искалечить человеку жизнь – тоже. Вот этим они и занимаются.
– А-а, – понял Роджер.
Некоторое время оба молчали. Роджер обернулся и посмотрел на серое здание.
– Я здесь рядом живу.
– А-а.
– Несколько кварталов пройти.
– А-а.
– И хорошая квартирка, – добавил Клайд.
– А позвонить от себя они разрешают? – спросил Роджер.
– Кто?
– Полиция.
– А-а, конечно. Слушайте, а вы не хотели бы пойти со мной?
– Куда? – поинтересовался Роджер.
– Ко мне домой.
– Зачем?
Клайд развел руками.
– Я подумал, а вдруг вам захочется.
– Нет, спасибо, – поблагодарил Роджер. – У меня ещё кое-какие дела тут есть.
– Ну, тогда, может быть, попозже...
– Спасибо, но...
– У меня такая квартирка – загляденье, – произнес Клайд и недоуменно пожал плечами.
– Понимаете, дело в том...
– Да вы не бойтесь, по серьезным делам я никогда не привлекался.
– Да при чем тут?..
– За мной водились исключительно мелкие правонарушения.
– Понятно, однако...
– А этим – их хлебом не корми, только дай лишний раз схватить человека и продержать у себя. – На его лице отразилось глубочайшее презрение. – Чего с них взять? Ищейки они и есть ищейки.
– Что ж, спасибо вам большое, – начал было Роджер и встал. – и все-таки...
– А попозже не придете?
– Нет, вряд ли.
– А у меня такой пудель, – сообщил Клайд.
– Да мне это...
– Шатци его зовут. Ну такая милая собачонка, вам понравится.
– Нет, извините.
– Ну пожалуйста, – произнес Клайд и просительно заглянул Роджеру в глаза.
Роджер замотал головой.
– Нет, – твердо сказал он, продолжая мотать головой. – Нет, – повторил он и решительным шагом направился к выходу из парка.
На Калвер-авеню Роджеру попалось на глаза почтовое отделение. Он зашел туда и занялся оформлением почтового перевода на сумму сто долларов на имя Дороти Брум. Расходы по переводу составили тридцать пять центов, и ещё он заплатил шесть центов за письмо матери – в Кэри, на Терминал-стрит. Бланк перевода он запечатал в конверт, отнес конверт к окошечку и передал почтовому служащему.
– До завтра дойдет? – осведомился Роджер.
Служащий взглянул на конверт.
– Должен дойти, – ответил он. – Когда вы сдаете письмо до пяти, то оно должно успеть туда к следующему дню. Но что будет там – за это я поручиться не могу. Там его могут продержать и два, и три дня.
– Да нет, у нас там все нормально с этим, – сказал Роджер.
– Тогда, значит, завтра будет.
– Спасибо вам.
Роджер вышел на улицу и посмотрел на небо. Тут ему пришло в голову, что надо бы сделать ещё одно дело, прежде чем идти в полицию – позвонить матери в Кэри и сказать ей, чтобы она не волновалась из-за того, что он не приедет сегодня вечером, как обещал. Часы в витрине ювелирного магазина показывали, что ещё нет и девяти, но это ничего, мать уже давно на ногах, как он и говорил миссис Дауэрти. А интересно, что подумает миссис Дауэрти, когда получит его поздравление? Хорошо бы увидеть выражение её лица в момент, когда она откроет конверт. Он с улыбкой пошел вдоль улицы, высматривая телефонную будку. Перед одним из зданий он увидел стайку подростков. Ребята и девчата стояли, смеялись, дымили сигаретами. При всех были школьные учебники. Девочки держали их у груди, ребята – опустив к бедру или на ремне. Вот-вот они скроются в здании – это была, очевидно, школа. Роджер вспомнил, как он ходил в школу в своем городке, но тут же прогнал от себя эти воспоминания. У кондитерского магазина футах в пятнадцати впереди крутились детишки, шумя и хохоча. Роджер вошел в магазин и в глубине его увидел телефонную будку. Он разменял у прилавка доллар и стал ждать, пока полная женщина испанского типа не окончит разговор. Выйдя из будки, она улыбнулась ему. Он вошел в будку, сел на стул и, вдыхая запах духов и разгоряченного тела, принялся набирать номер Кэри. Он набрал код города, потом номер – Кэри 7-3341 – и стал ждать, пока ему ответят на другом конце провода.
– Алло? – раздался голос матери.
– Мам, ты?
– Роджер?
– Да, мама.
– Ты где?
– В городе.
– Продал вещи?
– Да, мама.
– И сколько выручил?
– Сто двадцать два доллара.
– Это больше чем мы думали, да? – спросила мать.
– Да, на сорок семь долларов больше, мам.
– Ну да, ну да. Здорово, сынок, правда?
– Да. Это потому, что я поехал в другой район, я говорил тебе о нем. Я заприметил это место в декабре, когда был тут перед Рождеством. Помнишь?
– Это в самом центре?
– Да, именно там. Ты знаешь, сколько мне дали за салатницы, мам?
– За которые? За большие?
– И те, и другие.
– И сколько же, Рог?
– Я сдал их тому покупателю по полтора доллара за штуку. Это большие салатницы, всю дюжину, мам. Это куда больше, чем мы продавали их у себя.
– Я знаю. А он в здравом уме был, тот человек?
– Конечно. А знаешь, сколько он заломит за них, когда будет продавать, мам? Я не удивлюсь, если он за каждую получит по три, а то и по четыре доллара. Это за большие салатницы.
– А маленькие как пошли? Сколько он дал тебе за маленькие?
– Маленьких он взял только полдюжины.
– И почем?
– По доллару. – Роджер сделал паузу. – А у себя в мастерской мы продаем их по семьдесят пять центов, мам.
– Да, я знаю, – сказала мать и рассмеялась. – Я о чем подумала – не дешевим ли мы здесь?
– Ну, у нас в городке не так много покупателей, сама знаешь.
– Это верно, – согласилась мать. – А когда домой приедешь, сынок?
– Деньги я послал тебе по почте, мам. Сто долларов. Загляни завтра на почту, хорошо?