- Что ж, я думаю, на это стоит взглянуть.
***
Кевин проснулся от настойчивого стука в окно. Он протер кулачком заспанные глаза и посмотрел на источник шума – на окне, на фоне утреннего неба сидела весьма сердитая незнакомая сова, барабаня клювом в стекло. Наверняка кто-то из друзей спешит поздравить его с днем рождения! Одиннадцать – важная дата в жизни каждого волшебника, и через несколько месяцев он сможет, наконец, пойти в школу магии. Мальчик поспешил выбраться из постели и впустить птицу, которая с царственным видом протянула ему лапу, чтобы он смог отвязать посылку, после чего с шумом удалилась, проигнорировав предложенное угощение. Кевин уселся прямо на пол, нетерпеливо распечатывая письмо, но, чем дольше он читал, тем круглее становились его глаза. Откинув бумагу, мальчик, дрожа от нетерпения, открыл тонкий продолговатый футляр, с благоговением вытащил волшебную палочку светлого дерева. Все его существо мгновенно затопило тепло, палочка приветственно выстрелила в воздух золотистыми искрами. Непривычное чувство схлынуло, оставляя после себя ощущение чего-то родного. Счастливый ребенок с восторженными криками вылетел из своей комнаты и повис на шее старшей сестры, не выпуская приобретение из рук.
- Спасибо, спасибо, спасибо! Дарси, ты самая лучшая сестра на свете! Я тебя больше всех люблю! Это самый лучший подарок в мире! Спасибо! Мама, мамочка, смотри, что…
И пока Дарси Льюис пыталась придти в себя и понять, что к чему, а ее маленький братик благодарно расцеловывал сестру в щеки и хвастался подарком родителям, на полу детской комнаты легкий утренний ветерок играл с полученным мальчиком письмом.
«С днем рождения тебя, Кевин Льюис!
Как мне рассказала твоя старшая сестра Дарси, тебе сегодня исполняется одиннадцать, и скоро перед тобой откроется увлекательный и завораживающий мир волшебства. А это значит, что тебе пора обзавестись своей собственной волшебной палочкой. Палочка, которую ты получил вместе с этим письмом, уникальна. Я сделал ее из ветки самой необычной в галактике яблони, а сердцевиной ей служит перо очень древнего ворона. И она совершенно точно тебе подойдет, уж поверь мне, как артефактору. Береги ее, и помни, что палочка учится волшебству вместе с тобой. Постарайся научить ее правильным вещам, и она станет твоей верной спутницей, частью тебя. И никогда не забывай, что магия – это, прежде всего, чудо, а уже потом наука.
Гарри Поттер.»
***
Один стоял на вершине смотровой башни дворца и созерцал великолепие Асгарда в закатном сиянии. Мрачные думы одолевали его, тяжелили сердце.
Фригг. Его прекрасная, теплая Фригг враз постарела, да не лицом – сердцем. Не разговаривает с ним больше необходимого, только смотрит горящим волчьим взглядом. Один старается теперь ей не перечить, в надежде, что время излечит душевные раны, нанесенные смертью Локи, и она вновь станет прежней – его светом.
Сын Лафея оправдал самые худшие ожидания Одина – стал таким же кровожадным и властолюбивым, как и его отец – Лафей. Когда Всеотец забрал из храма невинного младенца-етуна с вырезанными по телу ритуальными шрамами, лежавшего рядом с Каскетом, подпитывающегося его силой, то сразу понял, что перед ним наследник Лафея, будущий правитель Ётунхейма, хоть и явный полукровка, что удивительно, ведь смески обычно не выживали. Хотя да, до Одина доходили слухи о любви между Лафеем и пленной асиньей. Всеотец оставил ребенку жизнь, забрал в Асгард вместе с Каскетом, мечтая, что однажды маленький Локи займет трон Ётунхейма не с унаследованной ненавистью, а с воспитанной сыновей любовью к нему. Вот только одного не учел – сам он полюбить и принять чужого ребенка так и не смог. Пока тот был младенцем, все казалось не так плохо, но чем старше Локи становился, тем сильнее в нем угадывались черты Лафея, и это наполняло сердце царя Асгарда малодушным постыдным страхом и, впоследствии, бессильной злостью. Он никогда, ни словом, ни делом не позволял себе выплеснуть их на ребенка, но тот всегда тонко чувствовал настроения окружающих.
Теперь же Локи мертв, он унес с собой к Хель и Ётунхейм, и доброту Фригг. И все это – вина Одина. С самого начала он знал, что уносить из Ётунхейма Каскет – средоточие жизни планеты – не имеет права. Но и поступить по-другому не мог. Когда Лафей повел своих воинов захватывать Мидгард, Один мог не вмешиваться и позволить им сделать это. В конце концов, у етунов действительно не было выхода. Их мир медленно умирал от старости, а они, как представители одного из первых народов, появившихся в Иггдрасиле, наряду с альвами и муспеллами, напрямую зависели от жизни своей планеты, являлись ее продолжением. Лафей же решил унести искру сути своего мира и подарить ей новое тело – Мидгард. Это дало бы ему слишком большие силы, лишь поэтому Один вмешался. На мидгардцев – бабочек-однодневок, ему, по большому счету, было все равно. Когда он забирал Каскет и маленького наследника – он знал, что творит непотребство. Сколько младенцев-етунов умерло, лишившись поддержки их реликвии, и ни одного больше не появилось на свет. Всеотец знал, что однажды должен вернуть реликвию на место, чтобы не допустить вымирания целого мира, но оттягивал этот момент, как мог. У Лафея не должно было остаться иного выбора, кроме как принять обратно и посадить на престол единственного украденного наследника, выращенного в семье врага. А своему приемному сыну можно было бы и Каскет поручить, не опасаясь новой войны. Увы, все сложилось не так, как он рассчитывал.
Теперь же и его собственный сын не желает слушать Одина ни как родителя, ни как царя. Подумать только, Тор посмел обнажить против него оружие, и был тверд в своем решении до последнего защищать этого живучего мидгардца, а если потребуется, то и последовать за ним. Назревающую ссору пресекла Фригг единственной фразой:
- Ты не посмеешь.
Она смотрела на него колючим взглядом, и говорила тихо, но в ее голосе было столько готовности стоять до конца, что Один отступил. Конечно, он не посмеет. Не посмеет снова причинять ей боль, как причинил уже. Теперь же он вынужден терпеть в своем дворце мидгардского мальчишку-чародея, зная, что Тор делит с ним ложе, или собирается это сделать. И, принимая во внимание характер собственного сына, эта связь затянется на века, а то и вовсе у будущего царя Асгарда не будет ни жены, ни детей.
Один еще раз посмотрел в темнеющее небо и, шумно вздохнув, медленной тяжелой поступью направился в свой чертог.
***
Луна лежала на траве в саду у собственного дома и безразлично смотрела в вечернее небо. Последние месяцы она жила по инерции, бездумно, не интересуясь окружающим. Когда от Гарри она узнала о смерти Локи, то лишь чудом сумела удержать лицо, не подать вида, что эта новость так много для нее значит. Луна искренне порадовалась за друга, окончательно перебравшегося в Асгард, но обещавшего часто навещать родную Землю, но, когда он ушел, женщина дала волю чувствам. После спонтанного выброса магии в доме не осталось ни единого целого стекла, но Луна ничего не замечала, только оплакивала, сидя прямо на полу, свою несложившуюся любовь. Позже она, конечно, успокоилась, даже нашла в себе силы прибраться. На людях ее горе успешно скрывала маска мечтательной отстраненности, на работе она взяла отпуск.
Луну одолевала усталость, но идти в дом не хотелось, она давно уже не могла нормально спать, просыпалась в холодном поту от самых обычных кошмаров. Теперь же дремота смежила ее веки, женщина сама не заметила, как заснула. Образы очередного видения наполнили ее сознание, показывая самые далекие реальности. Луна резко распахнула глаза, вырываясь из сна-видения. Сердце лихорадочно стучало, дыхание перехватило, мир вокруг расплывался от выступивших на глазах слез облегчения, дрожащие губы беззвучно выдохнули:
- Жив…