— Невеселое зрелище. Да, невеселое.
— Ужасно, — сказала мать, — просто ужасно!
— А что можно сделать? Ничего. Даже крова им не предложишь, они хотят ехать дальше. Некоторые в страшной панике; они убеждены, что боши не сегодня-завтра будут здесь.
— Вы думаете, это возможно? — спросила мать.
— Ничего я не думаю, просто повторяю их слова.
Женщина ушла. В конце улицы одна за другой шли машины. Почти у всех наверху были матрацы, а иногда еще и узлы. Из окон высовывались любопытные, глазея, как на процессию или на скачки. На тротуарах тоже были люди, по большей части они сидели у своих дверей.
Мать не решалась подойти к беженцам. Ей хотелось посмотреть на них вблизи, поговорить с ними, но она не смела.
Минуту спустя она пошла дальше по улицам, где почти никого не было. На улице Вальер, перед домом, где жил Поль Дюбуа, мать опять остановилась. Она редко бывала здесь. Когда у нее было дело к Полю или к его жене, она охотнее шла к ним днем в контору. Увидя, что приближается несколько прохожих, мать вошла в подъезд и позвонила. Дверь открыла служанка.
— Я к хозяйке или к самому…
Она не успела договорить. Поль крикнул из кухни:
— Это вы, мать? Входите!
Поль с женой сидели за столом. Служанка придвинула матери стул, а Поль спросил:
— Что привело вас в такой поздний час?
Он был небольшого роста, худой, востроносый, но в глазах и во лбу было что-то отцовское.
— Вы уже покушали? — спросила Мишлина.
Мать утвердительно кивнула. Она смотрела на Мишлину, пухлую блондинку в открытой блузке, обнажавшей до плеч ее полные руки.
— Что-нибудь выпьете?
Мать не ответила. Она чувствовала себя скованной. Ей казалось, что она никогда не решится их о чем-либо просить. А потом, о чем просить? Может, ей все это просто приснилось? Может, нет никакой войны и беженцев на дорогах? Здесь все так спокойно. Поль и Мишлина сидят друг против друга и едят. Служанка сидит между ними в конце стола и тоже ест, время от времени она встает, чтобы взять тарелку, подать вино. Из открытого окна, выходящего во двор, не долетает никакого шума.
— Я знаю, что вино вы пьете только за едой. Хотите пива с лимонадом? — спросила Мишлина.
— Не беспокойтесь, — сказала мать.
Мишлина кивнула служанке, та встала, принесла бутылки, поставила перед матерью стакан.
— Отец-то хоть не болен? — спросил Поль.
— Нет, — ответила мать, — работает помаленьку, все по-старому.
Она сделала несколько глоткой и поблагодарила. Пиво было прохладное и с лимонадом совсем не горькое. От вкусной шипучей смеси покалывало в носу. Мать подумала, что приятно всегда иметь под рукой какой-нибудь напиток. У них дома только вино да вода. Спустя немного, когда супруги кончили есть овощи, мать наконец решилась. Откашлявшись, она начала:
— Ну, так вот в чем дело. Я пришла посоветоваться, понимаете, не известно, что с нами будет. Вы как, не собираетесь уезжать?
— Уезжать? — переспросил Поль. — Да бог с вами.
Супруги обменялись взглядом, и Мишлина спросила:
— А вы-то почему собрались уезжать?
— Мы не собираемся. Ни я, ни отец, мы уже старики. Чего нам бояться; но вот Жюльен.
— Вы уже старики, а он еще слишком молод, вот и выходит одно на одно, — рассмеялся Поль.
Для матери смех его звучал неприятно, как скрип.
— А потом, мы ведь не австрийцы, — сказал он. — Немцы нас не мобилизуют.
— В конце концов, никто не знает, что они с нами сделают, — заметила жена, — только здесь-то их еще нет.
— Это верно, — сказал муж. — Вы читали утреннюю газету?
— Ну, знаете, газеты…
Поль перебил ее:
— Что вы понимаете: газеты, газеты, — раскричался он, — все-таки если вам говорят, что Германия бросила все свои силы, сто дивизий, в наступление и что наступление приостановлено, значит, они вряд ли так уж страшны?
Говоря, он сильно жестикулировал, но мать уже не пыталась вникнуть в его рассуждения. Теперь она знала, что он не уедет. Она не прерывала его и, как только он замолчал, спросила:
— Значит, вы действительно думаете, что опасности нет и отправлять Жюльена не надо?
Поль снова раскричался.
— Ну конечно, нет. Ни малейшей!
— А Италия? — робко спросила мать.
— Тоже мне, Италия! — завопил он. — Ну что Италия может нам сделать? Не думаете же вы, что макаронники заставят сдвинуться с границы наших альпийских стрелков! Точно вы не пережили войны четырнадцатого года. Неужели вы не помните, как они удирают, эти самые итальяшки, как только нажмешь на них посильнее!