Они перестали говорить, слушая диктора, читавшего сводку, но никаких интересных сообщений не было, и Робен выключил приемник.
— Не стоит и слушать, — сказал он. — Такой неразберихи никогда еще не было, никто ничего не знает.
Мать не слушала, она удобно сидела в кресле, вытянув ноги под столик, в котором отражалось окно. Все вокруг еще больше затянуло туманной дымкой. Но туман этот мягко светился, и сквозь него проступало улыбающееся, радостное лицо Жюльена.
37
Мать боялась, что задремлет в кресле у Робенов, а отец любил днем соснуть, поэтому они вернулись домой.
Было душно. Гул идущих машин не прекращался. Даже в сад долетали порою пыль и запах бензина. Самолеты двумя волнами прошли очень низко над городом, но какие они — немецкие или французские — разобрать было невозможно.
Отец ушел в спальню, а мать поставила под грушей шезлонг. Должно быть, пока их не было дома, приходила мадемуазель Марта, потому что на скамейке лежал номер «Иллюстрасьон». Мать открыла журнал. Попробовала читать, но буквы прыгали перед глазами, и вскоре журнал выпал у нее из рук. Некоторое время она боролась со сном, потом отяжелевшая голова откинулась на парусиновую спинку шезлонга.
Когда она открыла глаза, у нее было такое ощущение, будто две огромные руки сжимают ей череп. Она приподнялась.
— Проснулись? Вы, верно, очень устали.
На скамейке сидела мадемуазель Марта со своим вечным вязаньем.
— Я, верно, минутку вздремнула, — пробормотала мать.
Мадемуазель Марта рассмеялась.
— Минутку? Я уже больше часа здесь сижу, а вы за все время даже не пошевельнулись. Только два раза говорили во сне.
— Больше часа? Не может быть?
— Должно быть, прошлой ночью плохо спали.
— Так-то оно так, но… почему вы меня не разбудили?
— Почему не разбудила? А зачем?
Мадемуазель Марта вздохнула. Мать с трудом поднялась с шезлонга. И тут же со стоном схватилась за поясницу.
— Пока сидишь — хорошо, а вот встать с него совсем другое дело.
Мадемуазель Марта улыбнулась, поглядев на мать, и той показалось, будто улыбается она неспроста.
— Что я говорила во сне? — спросила мать.
— Не знаю, нельзя было разобрать.
— Который час?
Мадемуазель Марта посмотрела на золотые часики, которые носила на цепочке вокруг шеи.
— Скоро четыре.
— Боже мой, муж не встал?
— Нет, не слышала.
Матери показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Дом шатался, небо вертелось, но только одно мгновение, потом все опять стало на место. Она с опаской дошла до лестницы, взялась за перила. Она не оглядывалась, но и без того знала, что мадемуазель Марта не спускает с нее глаз.
— Боже мой… Боже мой… — повторяла она, подымаясь на кухню.
По-прежнему она видела все, как сквозь туман. Она протерла глаза. Слюна во рту тягучая, шершавый язык прилип к нёбу. Ощущение такое, словно она наглоталась пыли. Туман застит ей свет, и никак она его не прогонит, и вдруг дымка будто разорвалась.
— Господи боже, — пробормотала мать, — господи боже, мы выпили все вино!
Со стола еще не убрано. Пустая бутылка стоит на месте рядом с почти полным кувшином воды.
Перед глазами матери встает и та бутылка шампанского, которую они распили у Робена.
Все встает перед ее глазами, и головная боль усиливается. Но это уже не та боль. Совсем не та. Теперь боль какая-то сверлящая, и не только в голове, но и в сердце.
Она подошла к раковине, налила в таз холодной воды. Не спеша смачивает она мокрой перчаткой виски и затылок, выжимает воду на потный лоб, на щеки.
Когда она разогнулась, по груди и по спине у нее стекали капли. Она вытерлась, повесила полотенце, затем залпом выпила два стакана воды.
В голове у нее прояснилось. Она тяжело вздохнула. Теперь, когда все прояснилось, ей стало страшно.
— Мы пили вино. И смеялись. И я спала как убитая.
Она замолчала. Попробовала внушить себе, что ничего не случилось, но, помимо ее воли, с губ сорвалось имя сына:
— Жюльен!
Она выпила еще воды.
— Да-да, прилетали самолеты!.. И, кажется, слышны были взрывы, где-то очень далеко, точно откуда-то из Бреса.
Она быстро вышла в сад. Мадемуазель Марта, прямая как палка, сидела на скамье и вязала.
— Скажите, — обратилась к ней мать, — вы не слышали взрывов — оттуда, со стороны равнины?
Мадемуазель Марта повернула к матери свое вытянутое лицо.
— Был налет, — сказала она. — Должно быть, они бомбили где-то в стороне Бурка. — Мадемуазель Марта глубоко вздохнула и, снова взявшись за вязанье, прибавила: — И когда только кончится эта мука!