— Господи боже, несчастный какой, — вздохнула мать.
Он подошел к двери. Она увидела, что он еще молод. Худое лицо, должно быть уже дня три небритое, заросло черной щетиной.
— Мне бы только вымыть ноги холодной водой.
Ноги были серые от грязи, с запекшейся кровью на больших пальцах.
— Солдатская обувь, может, самая распрекрасная, да только для тех, кто привык в ней ходить, — сказал он. — Мы всю зиму просидели в окопах, не трогаясь с места, а теперь, что ни день…
Он вдруг замолчал, уставился на открытый на улицу вход. Мать тоже что-то услышала.
— Они, — сказал солдат. — Ясно, они.
Он быстро захлопнул дверь.
— Вы уверены? — спросила мать.
— Ну, конечно, я их мотоциклы по звуку всегда узнаю. — Он опять замолчал и прислушался. — Остановились где-то недалеко. Мотор работает вхолостую.
— Только бы они к нам не вошли, — сказал отец.
Солдат усмехнулся:
— К вам? А на кой черт им это нужно? Не беспокойтесь, у них и без вас дел хватит, некогда им по домам шляться.
В коридоре было темно. Только с внутреннего двора проникал тусклый, голубоватый свет. Мать вышла во двор и поглядела налево. Мадемуазель Марта стояла в кухне у окна.
— Это солдат, я слышала, — сказала она. — Немцы в конце улицы, у фонтана. Скажите ему, чтобы не стрелял. Они как будто ничего плохого нам делать не собираются.
Подошедший ближе солдат усмехнулся:
— Не бойтесь, я стрелять не буду, нечем, у меня нет оружия. А потом, какой в этом толк? — Он помолчал, поглядел на стариков Дюбуа и прибавил: — Меня больше интересует, как мне выбраться из этого нужника.
— Вас возьмут в плен, — сказал отец. — Это уж обязательно.
— Ах ты черт, совсем мне это ни к чему, — сказал солдат. — Я из Вильфранша-на-Соне. Не так уж далеко от дома был. Стоило проделывать всю эту дорогу, чтобы меня здесь сцапали.
Отец приподнял каскетку и почесал лысину.
— Как же быть? Если вы выйдете, вас схватят. Если останетесь здесь…
Он замолчал. Солдат подождал минутку, потом сказал:
— Ясно, что я не могу сидеть тут целый век.
— Как вы думаете, что они будут делать? — спросила мать.
Солдат пожал плечами.
— Они уйдут. Может, оставят одну-две роты. Если никто не окажет сопротивления, им здесь делать нечего.
Отец подошел к двери.
— Если хотите выйти, идите смело, — сказал солдат, — только не высовывайте из дверей кончик носа, этак легче всего получить пулю в лоб.
Отец вернулся обратно.
— Судя по звуку, — сказал он, — мотоцикл все там же, в конце улицы.
Они поговорили еще и замолчали, когда мимо покатили легковые и грузовые машины. Они слушали, не спуская глаз с двери, но никаких машин больше не было, и солдат сказал:
— Я голоден как собака!
Мать объяснила, что этот дом принадлежит им, но они его сдают, а сами живут на другой стороне улицы. Мадемуазель Марта уже не торчала у кухонного окна.
— Если бы только вы могли дойти до нас, я бы вас накормила, и ноги бы вымыли.
— В той одеже, что на мне, выйти нельзя, это опасно, — сказал солдат.
Старики Дюбуа уже несколько минут исподтишка наблюдали друг за другом. Мать думала о Жюльене. Может, он голоден, его мучит жажда, может, и у него болят ноги. Она нагнулась к солдату, который прислонился к стене, и, взяв правую ногу в левую руку, отковыривал ногтем наполовину уже отставшую корочку присохшей крови.
— Смотрите, не внесите заразы, — сказала она.
— Э-эх, в моем положении, если они возьмут меня в плен, так уж лучше быть больным, может, тогда где-нибудь бросят, чтоб не возиться, — сказал он.
Мать опять посмотрела на мужа. Он ответил ей взглядом, который как бы говорил: «Ей-богу, не знаю. Раз ты считаешь, что это нужно, пожалуйста».
Она потерла подбородок, потом спросила солдата:
— А если я принесу вам штатские брюки и рубаху?
Лицо солдата просветлело. Он улыбнулся, сверкнув зубами, особенно белыми по контрасту с его черной щетиной и загорелым лицом.
— Да чтобы выйти отсюда, сойдет, даже если все на меня едва налезет, — сказал он, окинув отца взглядом с головы до пят.
Мать улыбнулась.
— Отлично налезет, у меня есть сын, он такой же широкоплечий, как вы.
Она пошла к выходу и остановилась.
— Идите, идите смело, — сказал солдат, — вы ничем не рискуете.
Она вышла, чуть дыша от страха.
В конце улицы у фонтана собралась вокруг мотоцикла группа немецких солдат — кто сидел, кто стоял. Мать насчитала пять человек. На стоянке было еще три мотоцикла. Она подождала. Солдаты глядели в другую сторону. Немного поодаль от немцев две женщины и мужчина молча смотрели на них.