— Ну, конечно, конечно, — сказала она.
Солдат, желая исправить свой промах, попытался рассказать что-нибудь более утешительное, но безуспешно. Мать все равно не слушала. В нее снова вселился страх. Она думала о Жюльене и мысленно твердила: «Моя вина. Он не хотел уезжать… Мне не надо было… Какая нелепость… Они пришли и никого не тронули…»
Солдат уже ничего не рассказывал. Немного погодя он спросил:
— Могу я вам чем-нибудь помочь? Меня стесняет, что я у вас вот так сижу и ничего не делаю.
Матери пришлось попросить, чтобы он повторил. Она была не на кухне, она была на дороге. Она видела только черную гудронированную дорогу и деревья, тень от которых была темная-претемная. Солдат повторил свой вопрос и прибавил:
— Теперь мне можно спокойно выйти из дому. Даже если сегодня я еще и не могу пуститься в путь, я…
Она перебила его. Ей вдруг представилось, что она на кухне одна. Она не знала этого человека, она смотрела на него, видела на нем рубашку своего сына, и ей казалось, что, пока он здесь, Жюльену не грозит никакая опасность. Нелепость, конечно, но эта мысль запала ей в душу, укрепилась в ней, как растение, которое всюду пускает корни.
— Нет, нет, поживите у нас, — сказала она. — Можете жить здесь, сколько хотите!
Это вырвалось у нее почти как крик. В ее голосе слышалась мольба. Солдат был, по-видимому, удивлен, но ограничился благодарностью.
— Спасибо, — сказал он. — Вы очень добры, мадам.
Мать хотела ответить, но услышала, как стукнула лейка, которую отец поставил на нижнюю ступеньку. Она вышла к нему.
— Ну что? — спросила она.
Отец махнул рукой.
— Напрасно мы его отправили. Они никого не трогают. — Он поднялся на две ступеньки и спросил: — Есть у тебя в ящике какое-нибудь лекарство от ангины?
— Что с тобой, ты заболел?
— Я здоров, это не для меня, но там на Солеварной беженцы; они не успели уехать. С ними в машине девушка, бедняжка заболела, а лекарства взять негде.
— Господи, сколько вокруг несчастья! — сказала мать.
Отец поднялся на крыльцо, поставил лейку под раковину; мать между тем рылась в ящике, доставала тюбики и скляночки, читала рецепты. В конце концов она нашла таблетки и полоскание.
— Я пойду с тобой, — сказала она. — Если понадобится, я приготовлю отвар.
Они пошли, а солдат устроился в шезлонге под грушей, поставив ноги в таз с водой, куда мать влила немного перекиси водорода.
— Сторожите дом, — сказала она.
— Сейчас у меня самый подходящий вид для сторожевого, — усмехнулся он.
Когда они отошли на несколько шагов, отец проворчал:
— Надо надеяться, что дом он будет сторожить лучше, чем границу.
— Замолчи, Гастон. К чему говорить, раз ничего не знаешь. А мы ничего не знаем.
Отец замолчал.
На Школьной было мало народу. Немецкий грузовик все еще стоял на перекрестке. У Лионской заставы мать насчитала еще несколько машин. Солдаты в зеленых мундирах и пришлепнутых пилотках разговаривали между собой. Одни курили, другие закусывали. Кое-кто из жителей говорил с ними, но большинство смотрело из окошек. Казалось, немцы остановились здесь отдохнуть.
— Можно подумать, что они на прогулку выехали, — заметила мать.
— Да. В сущности так оно, пожалуй, и есть.
Застрявшая машина — крытый грузовичок с двустворчатой дверкой сзади — стояла на Солеварной улице у тротуара. Мужчина и женщина лет пятидесяти сидели на чемоданах, которые они, верно, вытащили из машины. Они встали.
— Вы очень добры, — сказала женщина. — Девочке нездоровится. Я волнуюсь. Это моя племянница, боюсь, как бы она не расхворалась, она и без того у нас слабенькая.
Сверху на машине лежал матрац, с двух сторон свешивались веревки. Верно, они уже развязали и сняли другой матрац, чтобы заболевшую девушку можно было поудобней устроить.
— Тут уж какие-то добрые люди принесли нам микстуру, — сказал мужчина. — Но девочке больно глотать, даже жидкое.
Мать подошла ближе. В машине под красным одеялом и всякой одеждой лежала молоденькая девушка. Когда она приподнялась, мать сразу решила, что где-то ее уже видела. Однако девушка ее, по-видимому, не узнала. Она дала растереть себе грудь и, ни слова не говоря, выпила лекарство; потом снова опустила голову на подушку.
Ее худое лицо раскраснелось и лоснилось от пота, волосы прилипли к вискам, глаза блестели. Женщина влезла в машину, опустилась на колени и обтерла ей полотенцем лоб, потом, сойдя на тротуар, поблагодарила стариков Дюбуа и предложила деньги.