И, верно, только потому, что следующие слова уже давно сложились у нее в голове в готовую фразу, она сказала:
— Они всегда были такими. Они ненавидят меня. Они ненавидят Жюльена. Им мало того, что ты им дал, они хотели бы получить все. Все, говорю тебе! И они ждут случая… — тут голос у нее оборвался. Она замолчала, собралась с силами и крикнула: — Ну, теперь они вернулись, можешь успокоиться и опять приняться за работу в саду!
Отец встал, с силой толкнув стол, так что запрыгали тарелки, и вышел. Когда он отодвинул штору, чтобы пройти, мать заметила, что он побагровел.
Она долго еще не могла прийти в себя от гнева. Она вся кипела, ночной кошмар опять властно напомнил о себе.
Но постепенно перед ее мысленным взором встало и лицо мужа, на которое время и нелегкая жизнь наложили свой отпечаток, лицо, чем-то напоминавшее лицо Жюльена. Она считала годы. Вспоминала день за днем, когда они с утра до ночи трудились бок о бок.
— Как волы, — пробормотала она, — совсем как волы.
Часто, когда он так уставал, что принужден был на четверть часа прерывать работу, он повторял: «Будь мы одни, мы могли бы удовольствоваться меньшим. Тогда можно было бы отдохнуть». Он так говорил, но всегда опять принимался за работу. И по мере того как иссякали его силы, он становился ей ближе, с каждым днем она старалась помогать ему больше и больше.
Да, так они и живут. И всегда так жили. И так, верно, доживут до самой смерти.
Интересно, чувствуют ли иногда ненависть друг к другу волы, которые ходят в одном ярме? Не возникает ли у них иногда желание укусить друг друга?
Мать встала, убрала со стола. Когда она подошла к двери, чтобы бросить остатки еды в кроличий чугунок, она услышала удары тяпки за домом. Она поспешила в сад. На самом солнцепеке отец, еще более худой, еще более сгорбленный, чем обычно, согнувшись в три погибели, полол грядку с бобами.
— Да ты с ума сошел, Гастон!
Он даже не поднял головы, она подошла и сердито крикнула:
— Гастон, сейчас же брось тяпку!
Отец на минуту разогнулся, обтер тыльной стороной руки лоб.
— Оставь меня в покое! — крикнул он.
Он уже хотел снова приняться за работу, но тут их взгляды встретились. Он остановился. Наступило короткое молчание, потом мать сказала ровным голосом:
— Гастон, послушай меня. Брось полоть, пойдем домой. Ты заболеешь.
Он пожал плечами, сдвинул шляпу на затылок, чтоб обтереть лоб, потом положил тяпку на навес крольчатника.
— Ты даже не кончил есть. Ты даже не выпил кофе, — сказала она.
Они пошли домой. Мать согрела кофе, налила в чашки.
В кухне с закрытыми ставнями и спущенными занавесками было все-таки прохладнее. Все в ней жило замедленной жизнью.
— Бедный ты мой, — вздохнула мать.
— Но ведь ты такого наговорила…
— Знаю… Уж очень нервы издерганы.
— Что делать… Что делать.
Тишина. Снаружи жужжит какое-то насекомое, отец все время звенит ложечкой о чашку, и, однако, тишина в кухне так же тягостна, как и та тишина, что придавила дом.
54
Дождь начался к вечеру. Перед закатом небо подернулось тучами. Отец вошел со словами: «Багровый закат — подставляй ушат». Они с надеждой ждали дождя для своего страждущего сада, у них уже не хватало сил поливать его целиком, но теперь, когда дождь пошел, мать слушала его шум и представляла себе Жюльена в пути, промокшего до костей, озябшего, может быть, больного, голодного.
Ветра почти не было, дождь шел частый. Сначала по дну цинкового бака, стоявшего под водосточной трубой, забарабанили капли, а теперь стекавшая уже широкой струей вода с бульканьем заполняла бак. Порой ставни поскрипывали, словно скреблась крыса, — это дождь хлестал по фасаду.
Дождь лил уже час, и в комнату стал проникать насыщенный благоуханием воздух. Матери дышалось легче, и она заснула, убаюканная монотонным шумом дождя.
Когда она проснулась, дождь все еще шел. Сквозь щели в ставнях просачивался бледный свет. Рядом с ней кашлянул отец.
— Ты спала, — сказал он.
— Да. Я уже давно не спала так крепко. После дождя посвежело.
Он вздохнул.
— А ты не спал? — спросила она, помолчав.
— Нет, можно сказать, что нет.
— Плохо себя чувствуешь?
— Неважно.
— Ты болен?
— Нет.
— Что с тобой?
Он опять вздохнул.
— Послушай, скажи мне, что с тобой?
— Я устал…
Она почувствовала, что он хотел еще что-то прибавить. Она ждала.
— У меня на сердце твои вчерашние попреки. Знаешь, это не так-то легко переварить, — наконец сказал он.