— Если бы я обращала внимание на все, что ты мне говоришь, когда разозлишься!..
— Тебе куда меньше нужно, чтобы ты разревелась и потом долго мне припоминала.
Отец замолчал, мать не знала, что ему сказать. Пора бы уже вставать, светает. Но зачем вставать? Словно угадав ее мысль, отец вдруг сказал:
— Бак, верно, полон. Если вода пойдет через край, натечет в погреб, а там на земле овощи.
— Пойду уберу.
— Я тоже встаю, пойду опорожню бак.
Они поднялись одновременно. Сидя спиной к спине, каждый на своей стороне кровати, они сунули ноги в домашние туфли. Мать сошла вниз, она всегда одевалась на кухне. Вскоре пришел и отец.
— Если он едет по такой погоде, надеюсь, у него хватит ума переждать где-нибудь дождь, — сказал он, входя. — В такую погоду не трудно и простудиться.
Матери хотелось сказать: «Если бы он сидел в машине твоего сынка, он бы не вымок. Впрочем, он был бы уже дома и спал в теплой постели». Но она ничего не сказала. Отец стоял перед окном, положив одну руку на шпингалет, а другую спрятав в большой карман своего синего фартука.
За окном все заткано серой паутиной дождя, смывшей очертания домов и деревьев. На небе не видно туч, вернее, не видно неба. Только дождь. Отец стоит совсем подавленный. Посмотреть на него, так покажется, будто всей своей тяжестью легла ему на плечи тоска, струящаяся с неба, стекающая с деревьев, отражения которых в лужах такие же бесцветные, как и дождь, а ветки под мокрыми листьями совсем черные. Виноградные лозы трепещут. Капли скатываются по жилкам листьев, останавливаются, мгновение дрожат, потом падают в грязные лужи.
Каким тщедушным кажется отец, стоящий у окна!
Он не шевелится. Он застыл на месте, дожидаясь, когда согреется кофе. Мать окликнула его, он медленно обернулся, сел за стол, но почти не притронулся к еде.
— Ты больше не хочешь?
— Не хочу.
Он повернулся к окну.
— Раз уж ты затопила плиту, может, приготовишь еду кроликам? — спросил он.
— Да, я уже об этом подумала.
— Я спущусь в подвал, а потом принесу дров.
Мать покрыла голову и плечи большой черной шалью; отец взял на крыльце мешок и, сложив, сделал из него капюшон.
Они поставили корзины с овощами на перевернутые вверх дном ящики. Вода уже просочилась под дверь. Отец собирал ее консервной банкой, сплюснутой с одного боку.
— Вылью воду из бака, а потом схожу за дровами.
Мать вернулась на кухню. Ей было слышно, как он черпает лейкой воду из бака и выливает в большой резервуар у колонки. Он четыре раза прошел туда и обратно. Потом направился к сараю. Вот он уже вернулся. Его сабо стучат по каменным ступеням.
— Дрова на крыльце! — крикнул он, не открывая двери.
Матери хотелось его позвать. На улице ему больше делать нечего. Однако она ничего не сказала, только подошла к окну — посмотреть, пойдет ли он опять к сараю. Она прижалась, лбом к холодному стеклу. Подождала. Вот показался отец. Он на боковой дорожке, но вместо того чтобы повернуть к сараю, идет к калитке. Мешок, который он не снял, уже совсем темный на голове и на торчащих лопатках. Скоро промокнет насквозь.
Мать знает, куда он пошел. Она еще долго всматривается в чуть виднеющийся сад. Струйки воды стекают по стеклам. Огонь в плите сейчас погаснет. Весь дом пронизан холодом и сыростью, мать чувствует, как по спине у нее пробегает холодок.
55
Отца не было дома почти все утро. Вернулся он не один. Мать слышала, как он с кем-то разговаривает, подымаясь по лестнице. На мгновение ей показалось, что сердце у нее сейчас остановится. Но только на мгновение — до нее долетел голос, но не голос Жюльена.
Она не знала человека, которого привел отец, и все же ей показалось, что она его уже видела.
— Я вымок до нитки, — сказал пришедший, — испачкаю вам пол, извините, пожалуйста.
Он остановился в дверях, неестественно растопырив руки, чтобы не касаться своего черного дождевика, с которого ручьями стекала вода. Мать принесла ему под ноги половичок. Отец взял у него плащ и повесил на балконе на вешалку.
— Ничего, это линолеум, — сказала мать.
— Ты его не узнаёшь? — спросил отец.
Мать неуверенно покачала головой.
— Я тоже его не узнал. Штатское платье очень меняет, но он меня сразу признал.
— Надо сказать, что и был-то я тут всего один раз.
Мать улыбнулась.
— Ага, вспомнила, — сказала она. — Вы приходили от Бутийона, он просил передать нам привет. Теперь я вас узнаю.
— Н-да… невеселый привет, — заметил отец.