Она налила ему в стаканчик две полные ложки соку, подождала, чтобы стекли капли, и закрыла банку.
— А почему себе не взяла? — спросил отец.
— Что-то не хочется.
— Ну, если уж ты не хочешь пьяных вишен, значит тебе действительно нездоровится.
Она смотрела, как ел гость, и у нее текли слюнки. Он глотал вишни, а она — собственную слюну.
— Замечательно вкусно, — сказал он. — Вы настоящая мастерица.
Когда он допил до конца, мать закрыла глаза и, не разжимая губ, повторила раз десять, очень быстро:
— Господи, сделай, чтоб он вернулся. Господи, сделай, чтоб он вернулся, я готова все отдать.
За столом старики Дюбуа все время расспрашивали гостя, что он видел при отступлении. Он рассказал им о разных случаях, когда немецкие и итальянские самолеты бомбили или обстреливали из пулеметов дороги. Но потом, поняв, что они очень волнуются, постарался их успокоить. Однако до самого его ухода мать продолжала настойчиво расспрашивать его. Она думала, что то же могло выпасть на долю ее сына. Она все надеялась — вдруг по какой-то примете он вспомнит, что встретил юношу на велосипеде и что этого юношу звали Жюльен Дюбуа.
Наконец гость поднялся, собираясь уходить. Он поблагодарил хозяев.
— Я провожу вас до калитки, — сказал отец.
— Что вы, дождь не перестал, — возразил гость.
Мать поддержала его, но отец настоял на своем.
— Хоть зонтик возьми, — сказала она.
Отец взял зонтик и пошел проводить гостя, которого даже не знал по имени.
Мать машинально убрала со стола, подкинула полено в плиту и стала мыть посуду. В недрах ее существа возникал сейчас новый, трепещущий жизнью мир, мелькали, быстро сменяясь, наплывали одна на другую бесчисленные картины.
Весь хаос войны. Войны, которую она, можно сказать, почти не видела, но которую представляла себе по рассказам только что ушедшего солдата.
Теперь, когда она напрасно старалась мысленно воспроизвести какую-нибудь из описанных им сцен, она начинала жалеть, что не обратила больше внимания на беспорядочный поток беженцев, катившийся мимо них. Но тогда она хотела позабыть о войне, может быть невольно надеясь, что и война забудет о ней.
— Неужто нет такого уголка, где можно жить спокойно? Мы же ничего и ни от кого не требуем!
Она разговаривала сама с собой, и это успокаивало ее. Впрочем, она вела долгие разговоры и при отце — но, разумеется, про себя. И всегда это были беседы с сыном. Начинала она с чего-нибудь незначительного, но под конец почти неизменно говорила о том, о чем никогда не решилась бы заговорить с ним, будь он тут.
Вот она убирает шкаф, берет в руки сетки Жюльена. Приподнимает всю стопку, чтобы положить под нее веточку мяты, которую сорвала в саду. Жюльен входит в комнату. Она говорит:
— Слушай, взрослый мой сын, ты на этой неделе не менял сетки. Все-то тебе надо напомнить.
— Да она, мама, не грязная.
— Нет, грязная, ты не видишь, но она грязная. Надо переменить. Носить долго белье вредно, да и мне отстирывать заношенное белье труднее. Приходится тереть щеткой, а от этого оно рвется.
Жюльен ворчит, но снимает рубаху и отдает сетку. Для нее большая радость смотреть на его обнаженный торс. Сын такой красивый. Высокий, сильный, весь бронзовый от загара. Да, ему незачем подбивать ватой куртку, он и без того широк в плечах. Совсем не такой, как те тщедушные юнцы, которые обязаны скорее своему портному, чем той, что носила их в своем чреве.
И подумать только, что она носила в животе такого молодца! Ишь ведь, какой здоровяк, даже не умещается в зеркале ее шкафа! Да, вот она жизнь! Уж и заглядываются, верно, на него девушки!
— Пора тебе самому заботиться о своем белье. Я не всегда буду ходить за тобой, как нянька… К сожалению.
Последнее слово она произносит еле слышно, только для себя.
Жюльен не отвечает. Надевает чистую сетку. Белая сетка, по контрасту с которой он кажется еще более загорелым, плотно обтягивает ему грудь, выгодно обрисовывает спину, широкую в плечах, узкую в талии, как у Ригуло на цирковых афишах.
— Хорошо, если тебе попадется заботливая жена, — опять говорит она. — Но если она будет вроде тебя, не знаю, как вы проживете. Придется тебе очень много зарабатывать, иначе вы не сведете концы с концами.
Жюльен только улыбается в ответ. Она смотрит на него краешком глаза, а коленом толкает дверцу шкафа, которая так туго закрывается.
И вот тут-то она и приступала к тому, чего, конечно, не решилась бы ему сказать:
— Послушай-ка, взрослый мой сын, раз уж мы заговорили о женщинах… Та девушка, которую ты все рисовал, когда жил в Доле, вы с ней…