– Беременная?! – шиплю я, как только Песочные Часы выдаёт нам бумаги и тактично уходит, извинившись.
Эдгар лишь бровь изгибает и невозмутимо начинает заполнять форму заявления.
– Импровизация, – бурчит он под нос, и в голосе его слышно довольное урчание хищника. – Не нервничай. Тебе нельзя.
Вот прибить бы его. Стукнуть. Галстук на шее стянуть так, чтобы крякнул.
– Беременная девственница, – язвлю, пытаясь сосредоточиться. Руки у меня почему-то дрожат, а в глазах двоится. От злости, видимо. – Я войду в легенды рода Гинцев, Эдгар Олегович.
– Не такое уж редкое явление. История знает примеры подобных конфузов. Он поднимает глаза. Они у него сейчас похожи на снеговые тучи – тёмные и мятежные. – Моего отца звали Отто. В своё время он изменил имя. По понятным причинам. К сожалению, документов не осталось. Поэтому я Олегович.
Его слова как снег – охлаждают и отрезвляют. Какая разница? Я могу побыть для него и беременной, если ему так надо. Всё же я ему должна. А он не монстр, каким рисовало его моё воображение.
Я успокаиваюсь и заполняю бумаги.
– Ты смешная на фото, – рассматривает он мой паспорт.
Таким меня не поддеть.
– Уверена: ты на фото вообще как индюк: надутый и злой.
– И красная сопля через нос.
Он что, шутит? Не сдержавшись, я начинаю смеяться и не могу остановиться. У меня слишком живое воображение. Нельзя же так.
Когда Песочные Часы заходит в комнатку, я, вытирая выступившие слёзы, сползаю по креслу.
– Гормоны. Перепады настроения.
Дама понятливо кивает.
– Побудь, дорогая здесь немного. Я скоро вернусь.
Наверное, взятку пошёл давать этой Анне. Я наконец-то успокаиваюсь, и когда он возвращается, уже вполне адекватно себя веду.
Мы заезжаем в мою новую квартиру. Я, наверное, год буду разгребать накупленные вещи.
– Надень это, это и вот это, – командует Эдгар, доставая каким-то чудом те вещи, в которые он надумал меня нарядить. Интересно, как ему это удаётся? Пакеты практически все одинаковые, однако он почти в них не роется. Просто путеводитель в мире купленных шмоток.
– У меня отличная зрительная память, – телепатирует он, наблюдая, как я верчу в руках нижнее бельё. Хочется провалиться сквозь землю. – Раздевайся.
– Может, ты выйдешь? – блею, как перепуганная коза.
– Нет. Раздевайся. И к этому тоже нужно привыкнуть. Очень быстро.
– Послушай, – прижимаю к груди я вещи, – не будет же твой хрыч проверять, спим мы вместе или нет. Стесняюсь я при тебе раздеваться или нет.
– Хрыч? Хм, – прячет улыбку этот несносный мужчина, – Оригинально. Варшавин будет в экстазе от нового прозвища. Правда, лучше не рисковать его произносить вслух. Но со мной можно. Раздевайся.
Я сажусь на кровать. Платье я ещё могу снять. Но дальше?.. Невозможно. Неприемлемо.
– Тебе помочь?
Яростно мотаю головой.
– Эдгар, я не смогу. По крайней мере, не сейчас. Пожалуйста.
– Хорошо. Я закрою глаза.
Лучше бы ты дверь с той стороны закрыл, дубина стоеросовая.
Ладно, это компромисс и лучше, чем ничего.
Он устраивается поудобнее в кресле. Откидывает голову и, вздыхая, закрывает глаза. Собственно, в таком положении, если не поворачивать голову, можно окосеть, пытаясь разглядывать то место, куда я забилась, чтобы переодеться. На всякий случай отворачиваюсь к окну. Спиной к опасному зверю, что притаился и делает вид, будто дремлет.
Я спешу, а поэтому всё делаю не так. Падают вещи. Платье не хочет сниматься – зацепилось молнией за волосы. Я чуть клок не выдрала, пытаясь его освободить.
– Можешь не спешить. У нас есть время.
Голос его – выстрелом в спину. Сердце зайцем, руки в дрожь. Кажется, я вскрикнула от неожиданности.
– Я не говорил, что буду молчать, – его невозмутимость можно на хлеб намазывать. – И я играю честно, не бойся.
Ну, да. Только я никогда в жизни не делала ничего подобного. Я даже при тётке ни разу не переодевалась. И в подсобке, облачаясь для работы официанткой, умудрялась не сверкать своими телесными достоинствами и недостатками.
Но, стыдно сказать: это необычайно остро, когда у тебя за спиной сидит мужчина с закрытыми глазами. И стыд смешивается с чем-то другим, неведомым ранее. Это… возбуждение?..
Глава 17
Эдгар
Когда отключается один из органов чувств, включается на полную мощь другой. Мой слух улавливает всё: её дыхание, судорожную возню, чертыхания и даже отчаянный сдавленный стон. Кажется, она в платье запуталась, стеснительная торопыга.
Щелчок бюстгальтера отдаётся болезненным возбуждением в паху. То, что я не могу увидеть, мозг дорисовывает со слишком большой готовностью. Хочется окидывать взором её белую кожу. Это контрастно и красиво: тёмные волосы и мраморная кожа. У Таи такая. Наверное, она плохо загорает.