Макс уже не может терпеть, жадно шарит руками. Твердит моё имя, ломает о него голос. Настоящий Макс вырывается наружу, и тогда его руки причиняют боль. Сильные пальцы как наждак по коже. Беспорядочно гладят, хватают. Сжатые зубы цедят рык, чтобы не испугать, чтобы не выпустить зверя.
Стоит ли хотеть женщину, с которой ты не можешь быть собой? Боишься. Запираешь чёрную похоть за пеленой сдержанной нежности.
Я хочу его зверя. Хочу выпустить и возненавидеть его, снова.
Макс на самой грани и тащит меня следом. Движения стали резкими, пальцы врываются в меня, и он горит и морщится от своей грубости.
похотью и ненавидит её.
Сейчас. Ещё несколько секунд — и всё. Он на краю. Готов наброситься на меня, трясёт головой, борясь с наваждением.
Наклоняюсь и расстёгиваю зубами молнию, сталкивая Макса с края его выдержки. Медленно провожу языком, озвучивая собственную похоть стонами, и приникаю к жертве в предвкушении мести.
И вот это случается. Моё имя соскальзывает с его губ, как предупреждение, и Макс переворачивает меня и наваливается сверху. Душит меня моей же страстью. Мы в темноте, на ковре у кровати.
И вот тогда я торжествую.
— Давай, возьми то, чего ты хотел с самой первой встречи.
Мой голос, как скрежет металла, как мел по доске. Макс, всё ещё сметённый похотью, прислушивается к вибрации моей ненависти.
Провожу языком по его губам, но уклоняюсь от поцелуя. Обхватываю его спину ногами и смеюсь, выгибаясь. Макс задыхается в животном порыве. Не в силах даже раздеть меня, сдвигает трусики, пристраивается…
Часть меня, глубокая и незнакомая, просит замолчать, просит позволить ему сделать со мной то, что должно нравиться, что должно приносить счастье. Но я затыкаю её, грубо и быстро.
— Скажи правду, Макс, ведь ты приехал сюда именно за этим. Ты хочешь получить то, что упустил в прошлый раз. Маленький долг Олави.
Макс застыл, так и не толкнувшись в меня.
— Давай же, забери старый должок. Что тебя останавливает? — скрежещу я, ослепшая от чуждого мне зла. От горькой отравы, которая пряталась внутри все эти годы. — Восемь лет назад ты собирался взять меня, как вещь, против моей воли. Чего ты хочешь сейчас? Трахнуть меня? Грубо? Ударить? Спустить в горло? Давай, не стесняйся. Бери то, что тебе задолжали.
Я кричала громче и громче, дёргаясь, ударяя ногами по его спине, а Макс сжимал меня всё сильнее.
— Прекрати! — потребовал он, но я не остановилась. Он приказал ещё раз, ещё, громче, стараясь меня перекричать. Повторяя одно и то же слово, сотканное из чистого бешенства.
— Давай, чего же ты медлишь! Бери то, за чем пришёл!
Откатившись в сторону, Макс застегнул джинсы и вышел из номера, хлопнув дверью.
А я так и лежала на потёртом ковре, проклиная момент, когда поняла, что неравнодушна к его запаху.
Моё чёрное нутро вылетело криком, и я осталась смиренной, опустошённой и бесконечно жалкой. Я выгнала единственного человека, который попытался мне помочь. Я свершила месть, которой жаждала так давно, и которая в один момент отбросила меня в прошлое. Разрушила всё хорошее, что только начало прорастать во мне сквозь асфальт времени.
********
Утро пульсировало во мне нарывом. Я пряталась под подушкой, надеясь снова заснуть, но не тут-то было. Зло исчезло, но, к сожалению, память осталась на месте. Мысли болели, как раны. Если бы я могла изменить прошлое, то стёрла бы вчерашний вечер. Да, именно так. Не то, что случилось восемь лет назад, а вчерашнюю грязную месть. Незаслуженную.
Соскребла себя с постели и пошла к Максу извиняться. С трудом нашла подходящие слова и записала на обрывке газеты, чтобы не сбиться и не забыть.
«Прости меня за незаслуженное зло. Если ты считал себя виноватым и пытался заслужить прощение, ты этого добился. Теперь я буду вспоминать о тебе с благодарностью».
Чувствую, что Макс приехал именно для этого, и хочу подарить ему прощение. Чтобы одному из нас стало легче. Чтобы он смог забыть и вернуться домой.
Потому что, если он останется рядом, я захочу большего, того самого, на которое не способна.
У дверей его номера стояла горничная, перебирая полотенца. Поздоровавшись, я заглянула через её плечо в пустую комнату.
Макс уехал. И правильно сделал.
Обняла себя, чтобы удержать сожаление и стыд, чтобы оставить их под кожей.
— Это к лучшему, — сказала я горничной, уверенно и громко.