— Я не знаю, что там написано, но это — ложь! Меня похитили! Он — преступник!
Я кричала, пиналась, кусалась, пока Олави не достал шприц и ампулу из того же конверта.
— Мы отвезём пациентку в ближайшую клинику. Я поеду с вами, чтобы проверить ваши показания. Но если вы говорите правду, то таким, как она, не место на улицах Парижа, — сказал полицейский, и, печально улыбнувшись, Олави согласился.
Теряя сознание, я надеялась на смерть.
Когда я проснулась, Олави наказал меня так жестоко, что я перестала надеяться и стала молиться о конце. Поддельные справки из нескольких клиник утверждали, что я страдаю параноидной шизофренией и представляю опасность для себя и для других.
— Ещё раз выкинешь что-то похожее, запру в частной клинике, пока не забудешь своё собственное имя. И убью всех твоих родных. Прими, как факт, что ты — моя, пока я сам не захочу от тебя избавиться.
Можно ли спастись от человека, который являет собой чистое зло? Который ломает твоё сознание настолько, что, годы спустя, ты не в силах найти себя?
Нет, Макс, мне не удалось спастись, но я не могу в этом признаться. Пока что не могу. Если ты узнаешь правду, то никогда уже не посмотришь на меня так, как сейчас.
Ты не смог меня спасти, и я тоже не справилась.
— А Олави..? — решается спросить Макс после длительного молчания. Не заканчивает вопрос, позволяет мне самой решить, отвечать или нет и как подробно.
Мне не удалось избавиться от Олави, но это — не та тема, которую я готова обсуждать.
Встаю, раздеваюсь, не стесняясь его взгляда, и ухожу в ванную. Когда возвращаюсь, Макса уже нет, и мне так обидно, что впору плакать. Неудивительно. После такой истории я бы тоже от себя отказалась. Ложусь на его половину кровати, нюхаю подушку — не помогает. Сходить за ним? Попросить снова со мной лечь? Нет, не могу, не хочу его жалости. Он и так сгорает от чувства вины и путает его с любовью. Уж как-нибудь засну. Поворочаюсь, помучаюсь и засну.
Или нет, не засну. Не хочу засыпать. Не хочу без него. Хочу, чтобы всё было просто и сразу, чтобы я никогда больше не оставалась без Макса. Ни на час.
Щелчок замка, звон цепочки — и Макс забирается под одеяло за моей спиной, подталкивая меня коленом.
— Ты на моей половине, — ворчит он. и я слышу улыбку в его голосе.
Его колени, руки, грудь, всё тело прижимается ко мне, окружая теплом. Как я и хотела, в точности. Я ёрзаю, пристраиваюсь, вписываюсь в него. Надо же: всего одна ночь, а я привыкла.
С Максом происходит что-то странное: его руки дрожат, голос срывается.
— Господи, Лара, мне нужно быть ещё ближе. Держись за меня, ладно?
Льну к нему изо всех сил. Спиной прижиматься трудно, не обнимешь, но он всё делает сам. Закрывает меня собой, бормочет обрывки фраз: «Вот так, ещё ближе… пожалуйста, держись… не отпускай». И я закрываю глаза, чтобы вокруг — только он, только его слова и тепло. Когда спелёната им, то всё могу. Мне хорошо, потому что не чувствую ничего, кроме его тела. Если он заслоняет собой всё остальное, то мне хорошо. Вот оно, открытие декады: мне может быть хорошо.
— Я не смог тебя найти. Я тебя не спас.
В его голосе столько боли, что я пытаюсь обернуться, чтобы увидеть его глаза. Он не позволяет, бормочет «не спас» и отчаянно целует мои волосы.
Макс многого мне не рассказал, как и я ему. Но я поняла, насколько сильно он хотел меня найти. Остальное уже не имеет значения.
— Ты нашёл меня. — Успокаиваю и его, и себя. — Я держусь за тебя, Макс. Я хочу за тебя держаться.
Душа находит нужные слова, а рука тянется к нему. К мужчине, который сочится желанием. Его тьма сложилась с нежностью, накрывая меня.
— Хочешь? — не верит он и чуть отстраняется. Опасается моей лжи, боится, что я сдаюсь из сочувствия к его страсти.
— Очень хочу. Я на таблетках.
— Я чист.
Макс всё равно не верит, не после моей прошлой выходки, но я изгибаюсь и не оставляю ему выбора. Почти не оставляю. Провожу ладонью по члену, насаживаюсь совсем чуть-чуть и останавливаюсь. Дальше он должен сделать сам.
Мы замираем в мучительном полусоединении.
Макс поднимает руку и хватается за изголовье кровати. Его пот на моей спине только усиливает возбуждение.
Он сдерживается.
Не верит, что я его хочу.
Я не умею убеждать, но пытаюсь истощить его силы: прикасаюсь к себе, постанываю, делаю крошечные движения — и тогда он сдаётся. Входит на всю длину, мучительно медленно, и замирает.
Его выдох как крик.
Кажется, что над нами разверзнутся небеса, засыпая нас то ли манной, то ли проклятиями.