Наверное, потому что я его не заслужила?
Всё равно, почему же я не догадалась?
Остальное не имеет значения. Только этот вопрос мучает меня и будет мучить всегда.
В тот момент, когда похититель усадил меня за стол и попросил написать несколько слов на листе бумаги, почему меня не пронзила молния осознания? Почему я не додумалась схитрить и спасти мою безумно любимую мечту?
Похищение было прозаичным донельзя.
— Не могли бы вы помочь моей матери выйти из машины? — попросил мужчина, показывая на тёмный внедорожник. — Мне одному не справиться.
Даже не оглянувшись по сторонам, я поспешила на помощь. Не успела оттолкнуть чужие руки, и меня затащили на заднее сидение. Трое мужчин в масках против испуганной меня. На вечерней улице свидетелей не было.
Я билась. Отчаянно. Кричала. Кусалась.
Охрипла от крика в первые же пять минут. Мужчины удерживали меня без особых усилий. Подождали, пока я успокоюсь, потом аккуратно пристегнули ремень безопасности и завязали глаза.
Не ответили на вопросы, вообще не разговаривали, хотя в остальном вели себя вежливо и спокойно.
Интеллигентное похищение.
Привезли на заброшенный склад, затащили в комнату с низкой кушеткой, деревянным столом и крохотным обогревателем.
— Будешь орать и драться — самой хуже будет.
Это — первые слова, сказанные похитителями с момента, когда меня затащили в машину.
Потом меня усадили за стол.
— Напиши несколько слов!
Я содрогнулась и невольно вскрикнула. Отчаяние забилось в горле пойманной птицей.
Похитители сделают так, чтобы моя смерть была похожа на самоубийство. Заставят меня написать предсмертную записку», — решила я и допустила страшную ошибку — взяла в руку карандаш.
— Каких слов? — всхлипнула, заикаясь от дрожи.
— Любых. «Мама мыла раму».
«Мама мыла раму», — послушно написала я, еле удерживая карандаш.
— Правша, да?
— Да, — ответила, не думая, слишком волнуясь о смерти, чтобы думать о жизни. — Что вы собираетесь со мной делать??
— Пойдём!
Меня привели в соседнюю комнату, при виде которой я завизжала так громко, что оглушила саму себя. Операционная. Наспех смонтированная обстановка, операционный стол больше похож на каталку без колёс. Тем не менее здесь планировали провести операцию. Всё было готово, и к комнате даже прилагался хирург. В халате, маске и шапочке.
Похитителям никак не удавалось взвалить меня на стол. Я извивалась, билась, орала. Врезала одному из мужчин ногой в живот, и он на время выбыл из дела.
Только когда врач ввёл мне успокоительное, мужчины смогли привязать меня к столу. Сквозь лекарственный дурман я отстранённо наблюдала, как врач — да и врач ли он? — тщательно готовил моё правое запястье к операции.
Не стал меня усыплять, садист. То ли повинуясь приказу Седова, то ли по собственной инициативе он издевался над обездвиженной жертвой, пребывающей в полусознательном состоянии.
Мне казалось, что я вот-вот смогу сдвинуть руку, спасти её. Потом мне казалось, что я двигаюсь, но рука лежала на месте. Потом я парила над столом, но ни разу, ни на секунду не отвела взгляда от операционного поля, на котором умело орудовали затянутые в перчатки руки моего мучителя.
Он сделал местную анестезию и достал скальпель.
Знаете, что страшнее всего? Он оказался хирургом. Опытным. Как он мог пойти на такое? Надеюсь, ему тоже угрожали. Очень надеюсь на это, потому что добровольно согласиться на роль палача могло только чудовище.
Он не мстил, а оперировал. Аккуратно, умело, тщательно.
— Девица должна жить! — напомнил кто-то.
— Долго и счастливо, — хихикнул другой голос.
Маски. Целый ряд масок. Незнакомый голос хирурга. Слова, которых я не понимаю.
Этот человек резал мою мечту, я видела её нежное розовое нутро на операционном столе. Промокая марлевыми салфетками её красные слёзы, мучитель оставался неумолим.
Я не чувствовала боли, только отстранённость и пустоту.
Ещё я слышала звуки, их я запомню навсегда. Всё, что делали с моей рукой, я слышала изнутри. Мерзавец калечил меня, и каждое прикосновение скальпеля гремело во мне набатом.
С каждым перерезанным сухожилием лопалась моя жизнь.
Василий Седов.
Беспринципный мужчина с на удивление тощими плечами только что убил меня. Беспричинно.
Он пришёл навестить меня через два дня после операции. Мы словно поменялись ролями, теперь хирургом был он. Вырезал мою душу и рассёк мою жизнь, а теперь пришёл объявить дальнейший прогноз.