Молчание. Я и так знаю, что работает. Признаёт, что Седов-старший — законченный маньяк, но его это не смущает.
— После операции Василий Седов искал человека по прозвищу «Ад», и охранник напомнил, что ему пришлось срочно уехать. Они говорили о тебе?
— Да.
— Охранник сказал, что у твоего брата проблемы.
Молчание.
— Почему тебя называют «Ад»?
— Андрей Денисов.
— Ага, АД. Забавно.
— Обхохочешься.
— Ладно, ты убедился, что я не наделала глупостей. Больше не приходи. Никогда.
Выпрямив спину, АД потёрся затылком о стену.
— У тебя вечеринка.
— Ага, обхохочешься.
— У тебя вечеринка, а ты на лестнице. Куришь?
— Нет. Вышла проветриться.
— Здесь воняет.
— Пусть воняет, мне здесь нравится.
АД удивился. Хоть что-то его цепляет, и на том спасибо.
— Тебе нравится эта вонь?
— Так пахнет чужое одиночество.
— Дело не в одиночестве, а в отсутствии балкона. Если тебе хочется одиночества, выгони своих друзей.
— Не могу. Мне положено их любить. Уходи, Андрей, и больше не возвращайся.
— Зови меня АД, чтобы между нами не было никакого недопонимания. Я — АД, Лера. Настоящий ад.
Паника лизнула лицо и сползла на шею. Лёгкая, проходящая. На большее не осталось сил.
— Я не представляю угрозы Седову. Я не обратилась в полицию и не собираюсь.
— Рука заживает? — ловит взглядом мои застывшие пальцы.
Завожу загипсованную руку за спину и отступаю к лестнице.
— Прощай, АД. Больше не приходи.
Он ушёл, а я сидела на подоконнике, глядя, как он запрыгивает в чёрный внедорожник. В потёртых джинсах и кожаной куртке он казался обычным мужиком, а не безликим охранником, не способным смирить своего психованного работодателя.
Друзья разошлись, унося с собой смех и лёгкое опьянение, а я легла спать. Я всегда любила сон, поэтому и проспала в тот знаменательный день. День моего конца.
Когда ты на больничном, не надо рано вставать. Не обязательно запрыгивать в душ в полусонном состоянии, есть на ходу, ругаться в общественном транспорте. О деньгах волноваться рано. Страховка и больничные льготы покрыли стоимость операции, а запасов хватит надолго. Я подрабатывала дежурствами и лекциями, копила на свою квартиру. Это было в прошлой жизни.
Можно проснуться в десять утра и включить телевизор. Ткнуться носом в пустой холодильник и пожевать сухую овсянку. Зайти в душ, простоять в нём полчаса, покачиваясь под музыку воды, и забыть кондиционер для волос. И шампунь. И полотенце. Вернуться на диван, оставляя за собой лужи. Даже если сегодня воскресенье, всё равно, абсолютная свобода приятна.
Можно позволить себе погрузиться в горе и нырять всё глубже и глубже. Наслаждаться саморазрушением.
А потом вскрикнуть от неожиданности, когда в полуденной тишине квартиры раздаётся одинокий звонок. Потом ещё один. Ещё. Телевизор всё громче, и звонки тоже. Этого не может быть, но трель врезается в мой слух сталью скальпеля. Хирургического.
Неужели не понятно, что я не собираюсь открывать?
Открыла. Куда денешься, если начали сносить дверь.
АД.
Какого дьявола… Я бы испугалась, но нет сил.
АД ввалился в квартиру, обошёл лужи, бросив на меня вопросительный взгляд. Пусть думает, что хочет, мне всё равно.
— Всемирный потоп? — усмехается и ныряет в холодильник. — Негусто тут у тебя. Друзья всё подъели?
Закрывает окно на кухне, стряхивает снежинки с подоконника в ладонь и смотрит, как они тают.
Так и стоим. Он — полностью одетый, у окна. Я — в мокром халате, в дверях.
— Лекарства принимаешь?
— Нет. — Отвечаю неохотно, но мне интересно, с какой стати он этим интересуется.
— Витамины?
— Нет.
— Противозачаточные?
— Какого чёрта…
— Отвечай! — рявкает. Холод обнимает шею, но это всего лишь слабый отголосок страха.
— Да, принимаю.
— Где они?
Не ждёт ответа. Сканирует взглядом кухню, находит таблетки в корзинке около чайника и кладёт в карман.
— Какого дьявола… АД! Положи на место!
— Ты едешь со мной.
— Нет! Нет-нет-нет! Оставь меня в покое!
Пячусь из кухни, словно готовлюсь к побегу. Босая, мокрая. Отчаявшаяся.
АД надвигается на меня, припечатывая каждым шагом. Останавливается — и я нервно сглатываю, не зная, чего ожидать.
— Высуши волосы! — командует. Отодвигает меня к стене и проходит в комнату, единственную в моём незамысловатом жилище. Квартира маленькая, но мне хватает. Моя жизнь — в больнице. Вернее, раньше моя жизнь была в больнице. Теперь я… теперь я не знаю, где… я вообще ничего не знаю.