— Когда ты в последний раз делала упражнения?
— Какие ещё упражнения? — придуриваюсь. Хочу, чтобы он ушёл и оставил меня в покое, но я слишком ослабела от голода и горя, чтобы оттолкнуть его и сбежать.
— Физиотерапия, массаж, лечебная гимнастика. Тебе назначили целый список процедур, а ты перестала ходить в клинику. Ты хоть что-нибудь делаешь?
— Ты слишком много знаешь. Прекрати лезть в мою жизнь.
Мне стыдно. В этот момент мне впервые становится стыдно из-за того, что я позволила себе распасться на части. Я восхищалась Станиславом Седовым и его энергичным оптимизмом, а сама сдалась без боя.
Мне стыдно смотреть на АДа. Он видел меня другой, пышущей жизнью и счастьем, а теперь… О, Господи, только не жалость. Всё, что угодно, только не яд снисходительного сочувствия. Пусть лучше искалечат левую руку.
— Я не хочу с тобой ехать, АД.
— У тебя нет выбора.
— Ты меня достал. Совсем. До предела.
— Это радует. Постарайся об этом не забывать. Будем поддерживать бодрящий уровень неприязни в наших отношениях.
— Без труда. Куда ты собираешься меня везти? Только не говори, что там будет Седов.
— Ко мне на дачу.
— За грибами?
Ветер швырнул в окно охапку рыхлого снега, и АД усмехнулся.
— Точно, за грибами.
— Ладно, подожди.
Неохотно соскабливаю себя с дивана и иду на кухню.
Беру с собой домашнюю аптечку и защитную плёнку для гипса. Останавливаюсь и неуверенно смотрю по сторонам. Что берут с собой во время похищения? Оружие? Ведь могу взять нож, выйти в коридор и приставить его к горлу АДа. Отомстить в его лице всем, кто разрушил мою жизнь — Седову, охране, хирургу-мучителю.
Оглянувшись, кладу руку на холодную рукоять ножа. Сжимаю. В левой руке не так удобно, но справлюсь. Могу ударить в спину. Ведь могу же, да?
Закрываю глаза, представляя свои действия. Захват, блеск лезвия, чёрный пластик в руке. Замах — и…
— У меня очень много дел, Лера. Очень. На то, чтобы попытаться меня убить, у тебя меньше минуты. Потом поедем на дачу.
— Я не…
Кидаю нож в раковину.
— Вот именно, что «не». Готова?
— Зачем ты меня похищаешь?
— Похищаю? — АД не сдержал смешок. — Хорошо, если тебе так легче, то я тебя похищаю. Меня давно не пытались убить, скучно живётся. А с тобой появится развлечение.
Хмурясь, АД смотрит, как я надеваю пальто. С трудом просовываю гипс в узкий рукав, удерживаю пальто на груди, не застёгиваясь. Он приоткрывает рот, показывая на пуговицы, потом бурчит что-то злое и выкидывает моё добро в мешках на лестницу. Флаконы звенят на бетонном полу лестничной площадки, запах старых духов ударяет в нос. Разбил. Теперь всё пропахнет, да и ладно. Мне плевать. Пусть бросит все мешки в мусоропровод.
Тогда я стану свободной. Совсем. Без единого якоря, без связей и обязанностей.
Свобода — это хорошо. Свобода мне нравится.
В такое место можно ехать только на внедорожнике. Километров двадцать заснеженного леса, посреди которого кроется целая резервация. По высоте заборов видно, что здесь живут не мирные бабули, а крутые парни, которые не приветствуют гостей. Мне здесь не место. Ой, как не место.
Я вообще не могла найти себе места. Ни во внедорожнике АДа, который слишком напоминал о прошлом похищении. Ни в магазине, в который АД затащил меня перед выездом из города. Супермаркет! Он заставил меня идти в супермаркет! Тащил за собой через всю парковку, бормоча что-то по поводу бесполезных баб.
Огни оживлённого магазина отозвались резью в глазах. АД завернул в буфет и встал в очередь, как примерный гражданин. Пусть не притворяется: такие, как он, не ждут, чтобы получить желаемое. Они берут, не заботясь о последствиях.
Подходит наша очередь — и АД вопросительно смотрит на меня. Продавщица тоже. Кажется, весь окружающий мир осуждает меня за насупленное молчание.
Как же я сразу не догадалась: АД собирается меня кормить.
Отступаю к лестнице и спускаюсь вниз. Ненавижу, когда меня кормят, когда относятся, как к ребёнку. Я всегда всё делаю сама.
Голова кружится, и я неловко хватаюсь левой рукой за расположенные справа перила. Нога соскальзывает со ступени, меня разворачивает и хорошенько прикладывает к металлу. Ох.
АД стоит на лестнице за моей спиной, не помогая и не комментируя падение, и впервые за этот день во мне зарождается благодарность. Если бы он отчитал меня, как ребёнка, я бы разрыдалась. Прямо на лестнице, не забегая в женский туалет. Поэтому хорошо, что он молчит.